займется-ка лучше делом — медицинский журнал почитает или еще что... Так он твердо и заявил Володину, а раз уж он принял какое-то решение, то отговорить его было невозможно, Володин хорошо знал это.
Когда Мария Викторовна зашла за ними, она удивилась, что Редько не готов еще, да, видно, и не собирается с ними идти. Она подозрительно взглянула на Володина, но тот лишь руками развел.
— Иван Федорович, а вы? — спросила она.
— Не могу я сегодня, Мария Викторовна. У меня... — Но не говорить же, что он просто лишним будет... А что придумать? Ведь про стирку тоже не скажешь?
«Выручай», — попросил он глазами. Володин понял.
— Да я звал, но он, к сожалению, занят... Диссертацию заканчивает, — неожиданно даже для самого себя сказал Володин.
Это было уж слишком, и Редько недовольно посмотрел на штурмана. Хоть бы попроще что-нибудь, а то сразу — диссертация!..
Володин и сам уже понял, что малость перехватил, но она, кажется, поверила...
— У него защита скоро, — не унимался Володин.
— Интересно, — сказала Мария Викторовна. — И какая же тема?
— Иван, — требовательно спросил Володин, — как тема-то называется?
— Тема?.. — Редько беспомощно смотрел на штурмана.
— А, вспомнил! — заторопился Володин. — О сдвигах во время длительных походов. Так, кажется?
— Да... — неуверенно проговорил Редько. — Об этом... о биохимических сдвигах... — Он уже смирился. — И знаете, Мария Викторовна, если удастся доказать...
— Не удастся, — безжалостно сказала Мария Викторовна. — Вы побриты?
— Я?.. Вообще-то брился, — сказал Редько.
— Тогда собирайтесь. Зайдете за мной через пять минут. Оба. — Она вышла из каюты.
— Ну, получил? — улыбнулся Володин. — Это же не Мария Викторовна, а... а капитан первого ранга.
— Видишь, Серега... — Редько как будто извинялся. — Не хотел мешать вам...
— Нам, по-моему, никто не помешает, — задумчиво сказал Володин. — Давай-ка по-быстрому. — Он усмехнулся. — Капитан первого ранга не любит ждать.
— И чего вам не спится! — сонно проговорил Филькин, слыша, как они оба — и Володин, и Редько — ворочаются в своих койках. — Уже вставать скоро...
— Это твоему начальнику не спится, — проворчал Редько. — А мне спится.
Володин молча курил в темноте и, чувствуя себя уязвленным — всегда сам выбирал, а тут вдруг оказался кем-то не выбранным, — пытался все-таки доказать себе, что ничего особенного не случилось; не предпочла же она ему кого-то другого, да и с его стороны не было, пожалуй, ничего слишком серьезного к ней... Но дело было даже не в этом, а вот — как же дальше? Не с ней как, а вообще?
Ведь то, что до сих пор было доступным, ничего в конце концов не приносило ему, не хватало этого надолго, и каждая новая в его жизни женщина была женщиной, которую он как будто уже когда-то знал, встречал раньше... И вот так — всю жизнь?..
— Ты извини, Серега, но я все-таки рад, — сказал Редько.
— Что Володин не состоялся? — спокойно спросил Володин.
— Нет, что она состоялась.
— Значит, за нее рад? — насмешливо сказал Володин.
— И за тебя тоже.
— А за меня почему?
Редько долго молчал.
— Понимаешь, Серега, есть в летном деле такая фигура — «мертвая петля», — проговорил он наконец.
— Ну?
— А есть, говорят, и посложнее. «Штопор», например...
Редько снова замолчал.
— Ты либо спи, — раздраженно сказал Володин, — либо уж досказывай!
— А чего досказывать? — сонно пробормотал Редько. — «Мертвую петлю» ты умел делать, а «штопор» не выполнял. Не достиг... Или думал, что другого и не бывает. А вот теперь...
— Что — теперь?!
«Заснул он, что ли?»
— Может, поймешь, что есть и высший пилотаж.
— Но если ты сам это понимаешь, то почему же ты...
— Поздно понял, — сонно сказал Редько.
Володин погасил сигарету.
— А знаешь, Иван, от Аллы уже неделю не было писем, — сказал он.
— Сходи к командиру, — посоветовал Редько. — Он тебя отпустит.
— И... что?
— Откуда же я знаю?.. Давай спать... А завтра... — Редько так и не договорил.
Услышав его мерное посапывание, Володин почувствовал себя уже совсем одиноким.
22
Прежде чем стать начальником штаба, капитан первого ранга Мохов немало поплавал, считался опытным командиром и поначалу с некоторой даже грустью вспоминал о том времени, когда отвечать надо было только за свой корабль, а значит, в конечном счете за себя одного. И если раньше это тоже было достаточно хлопотным и сложным, то в первые же дни, став начальником штаба соединения и отвечая уже за другие корабли и других людей, которые бывали от него за тысячи миль, отвечая не из-за личной своей вины, а только потому, что он был кому-то начальником, Мохов испытал странное чувство: как будто именно раньше, а не сейчас, именно в командирские свои годы он и был-то, кажется, по-настоящему самостоятельным и независимым человеком — по крайней мере когда плавал — и на все, в общем, можно было плевать, раз его корабль как следует выполнял поставленные задачи. Иногда ему даже казалось, что, вернись то прежнее время, он, пожалуй, так бы и хотел оставаться командиром лодки, плавать себе, пока плавается, и отвечать только за себя...
Но все-таки эти мысли приходили ему в голову все реже и реже, и, хотя время от времени Мохов высказывал их другим людям (что вот, мол, как спокойно и просто отвечать только за себя и свой корабль), они постепенно как-то теряли для него былую свою остроту, становясь уже скорее даже не мыслями, а средством — средством, которое давало ему возможность лишний раз напомнить подчиненным, как ему, их начальнику, неспокойно и непросто на нынешней его должности.
А между тем
