она держит вертел с нанизанными на него цыпленком, уткой и ножкой ягненка; в другой руке у нее шумовка. К ее ногам, как пенек к мраморному изваянию, приставлена табуретка. На табуретке – редька, кухонный нож и корзина, в которой лежат капуста, ощипанный цыпленок и яблоко.
Войдя в роль героического обжоры, этакого нидерландского Гаргантюа, Питер Длинный бросает своим современникам насмешливый вызов, дразня их аппетит и испытывая способность к улавливанию метаморфоз неодушевленного и одушевленного, мертвого и живого, к осмыслению мирового круговорота стихий, субстанций и веществ. Питер предлагает им хотя бы ненадолго сделаться поэтами и, согнав со лба морщины нравственной озабоченности, взглянуть на мироздание как на грандиозную кухню. Сравним эту позицию с воззрением ван дер Гуса – и мы увидим, что созерцание Истории как тотального театра вытесняется натурфилософским любопытством к Природе[512].
Казалось бы, родоначальник бытового жанра и натюрморта, который за полтора десятка лет до кальвинистских погромов церквей изобразил «Бегство в Египет» в виде крошечной сценки, едва заметной сквозь нутро лавки мясника в просвете между окороком, свиной головой, колбасами и рыбой, – Артсен мог быть втайне противником икон. Но он и тут оставил нам парадокс: после того как неистовствующая толпа крестьян-кальвинистов изрубила топорами его алтарную картину «Распятие» в тот самый момент, когда ее выносили из церкви, чтобы передать выкупившей ее госпоже Зонневельдт из Алкмара, Питер Длинный, подвергая себя большой опасности, неоднократно схлестывался в жарких спорах с врагами искусства[513].
Питер Артсен. Кухарка. 1559
Питер Артсен. Мясная лавка. 1551
Искупление живописью
Питера Брейгеля, прозванного по иронии судьбы Мужицким (его называют также Старшим, в отличие от его сына, Питера Брейгеля Младшего), можно считать земляком Босха: деревушка Брейгел, из которой он, по сведениям ван Мандера, происходил, находится в тридцати километрах юго-восточнее Хертогенбоса[514]. Сходство манеры и мотивов живописи обоих мастеров дало современникам основание считать Брейгеля новым Босхом: и тот и другой казались юмористами. Обращаясь к портрету покойного Брейгеля, Лампсониус подмешал к бочке меда ложку дегтя: «Будь высок духом, Питер, как ты высок в искусстве, ибо шутками – и своими, и старого учителя (Босха. – А. С.) – и полным остроумия родом живописи ты всюду и у всех снискал такую славу, которая не уступает славе никакого другого живописца»[515]. Дескать, мастерства тебе не занимать и остряк ты отменный, но достаточно ли высок твой дух, чтобы заслужить вечное блаженство? В книге ван Мандера шутнику Брейгелю отведено столько же места, сколько Питеру Артсену, то есть вдвое меньше, чем ван Хемскерку или ван Скорелу, и втрое меньше, чем Лукасу ван Лейдену.
Предполагают, что Брейгель учился живописи в Антверпене у художника-итальяниста, переводчика трактата Серлио об архитектуре и издателя Питера Кука ван Алста[516]. В 1551 году Брейгель вступил в местную гильдию живописцев. Он ревностно изучал произведения Босха и сам писал картины с «бесовщиной и разными смешными сценами», почему многие и называли его Питером Шутником.
В 1552 году он отправился через Францию в Италию, добрался до самой Сицилии, затем работал в Риме с миниатюристом Джулио Кловио. Во время путешествия через Альпы он нарисовал множество видов с натуры.
По возвращении в Антверпен основным источником существования была для Брейгеля работа на знаменитого издателя, гравера и торговца эстампами Иеронима Кока, который заказывал ему рисунки для гравированных религиозно-моральных аллегорий и пейзажей, питавших любопытство публики к дальним странам. И на то, и на другое спрос был громадный. В 1563 году Питер женился на восемнадцатилетней дочери Кука ван Алста, и молодые переехали в Брюссель. С этого момента он целиком посвятил себя живописи и в течение шести лет, которые ему оставалось прожить, создал тридцать самых известных своих картин (всего до нас дошло около сорока пяти его живописных работ). «Брейгель был человек спокойный и рассудительный; говорил он мало, но в обществе очень любил проделки, иногда попугать и посторонних людей, и своих собственных подмастерьев разными вымышлявшимися им привидениями и шумом» – вот и весь портрет Брейгеля у ван Мандера[517].
В живописи Питер проявил себя художником, твердо державшимся раз и навсегда усвоенных принципов.
Одного из них мы уже коснулись – это приверженность архаической традиции, завещанной Босхом[518]. Подобно Босху, Брейгель был специалистом по изображению «бесовщины» и «смешных сцен» и никогда не писал портретов. Его объединяет с Босхом умение составить картину из красочных пятен, принципиально отличая от пластического ви́дения корифеев римской школы и романистов. Как и Босх, Брейгель владел живописной стихией в диапазоне от локального тона до почти импрессионистической манеры, от плотного письма почти сухой кистью до прозрачных лессировок, сквозь которые местами просвечивает светлый подмалевок[519]. Но в отличие от Босха, Брейгель не писал алтарных образов[520] и у него нет картин с изображениями райских или адских видений[521].
Второй принципиально важный момент – особый взгляд Брейгеля на взаимоотношения человека и природы. До Брейгеля в нидерландской живописи господствовал человек. Брейгель же сделал природу госпожой над человеком, ничтожным и невзрачным. Обладая поражавшим современников ви́дением природы и даром ее художественного воссоздания, он изображал ее не как фон или декорацию для человеческой деятельности, но как универсум, живущий независимо от людей.
Третий принцип Брейгеля – тот самый, из-за которого он получил свое прозвище: героями большинства его картин являются мужики. Со своим приятелем, богатым купцом из Нюрнберга Гансом Франкертом, он часто хаживал на деревенские ярмарки или свадьбы. «Они являлись на свадьбы переодетыми крестьянами и, выдавая себя за родственников либо жениха, либо невесты, подносили, как и все другие, подарки. Здесь Брейгелю доставляло большое удовольствие следить за теми безыскусными приемами крестьян в еде, питье, танцах, в прыганье, ухаживании за женщинами и других забавах, которые он так красиво и смешно воспроизводил»[522]. Узнаём повадку Брейгеля, уже знакомую нам по упомянутым ван Мандером розыгрышам: он подглядывает исподтишка за людьми, возбужденными алкоголем и похотью. Вот почему большинство фигур на его рисунках с натуры повернуты к нам спиной.
Картин, на которых пастухи,
