на человека, способного угрожать? Наоборот я предлагаю обмен. Я оставлю тебе все это, а ты отдашь мне Энди.
— Ах, вот оно что? Кажется, я немного начинаю понимать, — тон Дава стал язвительным. — Неужели потрепанная проститутка стоит так дорого? Только, знаешь что? Пошел ты! Он виноват и будет отвечать по закону!
— Ты тоже! Проституция и сутенерство! Ты торгуешь мальчиками и укрываешь налоги! Наркота! Есть кучи желающих подтвердить, что покупали ее здесь! Кроме того, я знаю, что ты распыляешь ее, добавляя в сухой туман, таким образом подсаживая на свой клуб массу людей. Шантаж. Торговля поддельными документами! А дальше шум, проверки, перебаламученная общественность, блюстители нравственности, гомофобные крикуны и так далее. А, знаешь почему? Потому что я создам тебе эти неприятности… Огласка, открытый судебный процесс… встречный иск о сексуальном домогательстве… Перечислять дальше, или этих аргументов уже достаточно? ..
Рой видел, как Смит покрывается потом, как такая же струйка течет по виску Стива, и в нем зарождалось одно единственное желание. Убивать. Медленно так, чтобы Дав прочувствовал каждой клеткой, молекулой, атомом этой клетки то же, что чувствовал Энди. То, что чувствует сейчас он… Рой смотрел в бесцветные глаза Смита и… Он странно ощущает спиной легкое колебание невидимых нитей, словно где-то чьи-то пальцы касаются расстроенных струн, и каждый звук забирает у него что-то очень важное. Оно тает, исчезает над грудой наваленных камней. Рвется, цепляясь краешками невесомых волокон. Оно столь легкое, что поднеси ладонь, и оно растает от жара пальцев. Мерцающий солнечный дождь… Звон серебрящихся пылинок… Они легче света… Он вспомнил. Он уже видел это. Давно. В прошлой жизни. Там, в Мексике, когда старуха… Душа. Он понял. Осязал. Осознал. Душа Энди уходила из него. Она была в нем так долго, что он уже не замечал, что носит ее. Легкая-легкая, она уходила, не причиняя боли, не задевая… Так же, как и пришла. Он слышит ее своей душой. Она уходит, и с ней уходит боль. Его боль. Внутри пустота, и только тихонько плачет его собственная осиротевшая душа. Его любовь, потерявшая смысл, ежится в попытке найти хоть какое-то убежище. Рой вдруг почувствовал Энди, словно скользил рукой по его телу. Нагое. Уставшее. Потерянное. И дыхание. Родное и теплое. Вокруг тишина. Нет ни Дава, ни Стива, никого. Лишь его дыхание. Как взмах уставших, изболевшихся крыльев… Мир изменился, и он остался в нем. Это мир, который с ним. Пальцы невесомо касаются расстроенных струн, и мелодия… самая прекрасная мелодия его жизни, но уже далеко… вне… за пределами… Она все еще звучит, только он не может коснуться ее рукой, не может вдохнуть, не может попросить остаться. Она слишком тонкая для грубых клеток его существа. Мелодия… Она живет, вьется над обломками его крушения. Закрываются невидимые занавеси, потом другие. И еще. Рой уже почти не слышит мелодию. Она гаснет, и он не в силах ее удержать. Энди вернул ему все, как и обещал. Его мир. Его жизнь. Его суть. Он словно расставил по полкам все, что случайно задел. Нет, не обронил, не задел, просто прикоснулся. Аккуратно стер остатки пыли своей тени. И ушел. И это мир, который уже без него. Уже. Без него. Он забрал все, что невольно просыпал. Свое тепло, свои следы, и лишь мелодия, как последний прощальный вздох…
Рой словно возвращался. Возвращался в мир. Знакомый, привычный, с его звуками и запахами. Слишком грубый, чтобы в нем слышать мелодию тающего тумана. Спадают последние покрова, и Рой осознает себя. Вот он — успешный, знаменитый, не бедный и вечно пьяный. Он смотрит в бесцветные глаза Смита, и они зеркалом отражают мир… который здесь и сейчас.
— Что с тобой? — забеспокоился Стив, понимая, что с Маккеной происходит что-то странное.
— Я должен был бы убить тебя, — словно не слыша вопроса, вдруг говорит Рой, перегибаясь через стол к Даву, — но ты сдохнешь и без моей помощи. Ты ведь мучаешься болями в желудке? Зря не посетил госпиталь. Прости, но у тебя рак. Захочешь жить, сходи к врачу. У тебя еще есть возможность протянуть лет десять…
— Что-о-о? — Смит отпрянул.
— Рой?! — воскликнул Стив, и Маккена, словно перескочил из одного измерения в другое.
Казалось, он не сразу понял, что сказал. Дав смотрел на него так, словно Рой только что проклял его.
— С тобой все нормально? — недоверчиво спросил Шон, но Рой не слышал.
— Отдай мне мальчика. Не губи ни свою душу, ни его жизнь. Не делай еще большего зла. „Все пути одинаковы. Они ведут в никуда. Один путь делает путешествие радостным, сколько ни странствуешь. Другой путь заставляет тебя проклинать свою жизнь. Один путь дает тебе силы, другой — уничтожает тебя“.
Маккена говорил спокойным негромким голосом, но это было настолько страшно, что и Дав, и Стив замерли. Нет, это был не Рой, его устами говорила бездна. Совершенно бесспорным становилось то, что он сейчас знает что-то большее, чем простой человек. Он смотрел в глаза Смиту, и тот чувствовал его внутри себя. Он тоже смотрел в глаза Роя и видел, что тот смотрит незнакомым взглядом восьмидесятилетнего старика. Потемневшие роговицы почти сливались со зрачками…
— Забирай! — вдруг воскликнул Дав. — Буду рад, если ты хоть куда-то сможешь пристроить этот просрочившийся, потерявший годность товар!
— Замолчи прямо сейчас! Замолчи или, клянусь, я лишу тебя шанса дожить этот день до конца!
Время кто-то проклял, и оно икает, нервно передергивая цифры. Стив болтает его туда-сюда, маяча из угла в угол по коридору. Рой сидит, обреченно опустив на колени руки, лишь взглядом следуя за ним. Он как-то вдруг постарел. Седина пробивается на висках, пестря двухдневной небритостью по подбородку. Тонкий идеальный нос, спокойные уверенные губы, чуть припорошенный жизнью взгляд в разрез с мальчишескими хулиганскими морщинками в уголках глаз, непослушные вихрастые волосы. Если и можно любить кого-то сильнее? Нет, нельзя. Он так же сильно любит Энди, только Стив… он Стив, и это правильно, а Энди… он весь его. Был, но Рой знает, что сделает невозможное, чтобы он… чтобы он вновь стал.
Наконец в дверях появляется сержант, и Маккена якорем взгляда цепляется за папку, что у него в руках. Та самая, омерзительного поносного цвета. Время щелкает секундами, словно светомузыка в клубе. Черная — белая. Черная — белая. Движения сержанта кажутся скачкообразными, словно часть их пропадает в черную секунду. Сердце Роя тоже щелкает. Стоп — пуск. Стоп — пуск. Звуки нашинкованы на острые полосы. Режут слух. Плоскости сталкиваются и крошатся, планеты падают с орбит, вселенные рождаются и взрываются, но дверь остается закрытой. Бесконечная вечность. Маккене кажется, он успел пролететь тысячи парсеков, умереть и родиться миллион раз, но двери плевать. У нее самати, а вокруг километры вечной мерзлоты. У нее знание некой точки „пи“. Пусть вокруг творятся катастрофы, она еще не достигла ее. Щелчок замка с внутренней стороны — словно лопаются сосуды. Дверь открывается, но пространства разделены кованным паззлом решетки второй двери. Щелчок замка — словно рвутся вены… Энди. Идет медленно, будто слепой. Шаги — словно взрывается сердце.
Мужчины бросаются навстречу, а он… он совсем чужой. Словно никогда не видел их до того. Прозрачный, бесцветный человек с остановившимся взглядом. Свет приносит страдания, и он морщится. Губы дрожат, а руки бесцельно ощупывают окровавленную рубашку и, то и дело, пытаются пригладить застывшие в цементе грязи волосы. Сутулится, точно это помогает сделаться невидимым, и все время отводит взгляд, словно кругом виноват.
— Энди! — Стив кидается навстречу, а у Роя на ногах кандалы, и цепи намертво прибиты к полу.
Он старается сделать шаг, с трудом вырывая болт, но некто следом тут же вбивает его назад. Так Рой и стоит, пригвожденный к месту. Он не знает, не помнит, откуда появляется девушка. Тиа. Маккена не сомневается. Он узнал ее, хотя никогда не видел. А еще юноша. Почему-то Дженнифер тоже здесь. Все смеются и рыдают, а Рой смотрит в лицо Энди. Все что-то говорят, обнимают его, жмутся, и он даже улыбается, но глаза мертвые, и губы все так же дрожат. Стив плачет и даже не пытается скрыть этого. Он что-то кричит Рою, но только это в другой реальности, и Рой не слышит. Расстояние в несколько шагов, но это сотни световых лет. Энди смотрит на него, а в глазах… ничего. Ни жизни, ни цвета. Наконец Маккене удается подойти, хотя он и потратил на это половину
