конечно, не мог понять ничего. Пораженчество требует сложной идеологии, которая доступна не всем.
Французская эмиграция при Наполеоне довела свое пораженчество до участия в войне против своего же отечества. На это способны не все. Но зато пассивное пораженчество, т. е. простая радость неудачам своей же страны, распространена больше. Она иногда бывает трагична. В 1904 году по Москве ходила фраза, будто бы сказанная Б. Н. Чичериным незадолго до смерти: «Ужас в том, что мы не смеем желать победы России». Не знаю, была ли эта фраза действительно сказана, но Чичерин в своих воспоминаниях говорит то же о Крымской войне[439]. Это и есть пораженчество. В основе его лежит предпосылка: внешние неудачи России принесут ей меньше вреда, чем продолжение режима, который в ней существует. Так ли это — простой вопрос факта. Но за самое рассуждение никто не имеет права других осуждать; все иногда так рассуждали. Те, кто сейчас, при большевизме, клеймят пораженчество, были пораженцами в 1905 году; те, которые громили его в 1905 году, стали пораженцами при большевиках. И для объяснения нашего прошлого пораженчества во время Японской войны не лишено интереса и то, что если Японская война не была предотвращена, то потому, между прочим, что ее хотел Плеве по соображениям внутренней политики, для торжества над «освободительным движением». Если временщик той эпохи видел в войне средство спасти заколебавшийся под общим напором режим, то в этом лежит оправдание тем, кто по той же причине не хотел успеха этому средству. И, наконец, является смягчающим вину обстоятельством, что интересов России в Японской войне наше политически недостаточно развитое общество не понимало и видело в них интересы совсем не России, а только режима и его паразитов.
Но какие оправдания ни находить пораженчеству, оно тогда было фактом. Конечно, были отдельные лица и среди либерального лагеря, которые искренно желали победы России, но общее настроение, которое влияет и на отдельных людей, было обратно. Пусть демонстративная радость от японских побед публично не выражалась, хотя были слухи и об этом, например о телеграмме студентов микадо[440], и что характерно — либеральное общественное мнение за эту фантастическую телеграмму не негодовало, как за измену России. Но зато либеральное общество определенно враждебно относилось к патриотическим выступлениям этого времени и находило, что нужно от них прежде всего «отмежеваться». К военным поражениям оно относилось так, как будто их терпело только правительство. Если вспомнить настроение начала Великой войны, не только в публичном заседании Думы 26 июля [1914 года][441], но и во всех левых общественных организациях, то становится непонятным, как можно при сравнении с этим наше старое пораженчество отрицать. После гибели А. М. Колюбакина в начале войны я написал в память его несколько слов в «Русских ведомостях»[442]. В них я специально подчеркивал разницу между пораженческим настроением общества во время Японской войны и тогдашним. «Русские ведомости» без всяких оговорок напечатали эту заметку, и ни от кого я тогда упрека не встретил. Напротив, многие меня именно за это одобрили. И потому теперь, через 30 лет, можно правду, хотя и печальную, не отрицать.
У нас, впрочем, есть источник более объективный, чем личные воспоминания. Это заграничный орган «Освобождение». И он вскрывает всю правду.
В первом «Листке „Освобождения“» (24 февраля 1904 года) появилась статья — «Письмо к студентам» за подписью Струве. Автор, не покидая борьбы с самодержавием, еще не рекомендуя во имя войны забыть внутренние распри и идти на помощь правительству, т. е. не предлагая позиции, которую русский либерализм открыто занял в 1914 году, все же решился высказать мнение, что патриотическое воодушевление страны, вызванное войной с внешним врагом, совместимо и с либерализмом, и даже с борьбой против самодержавия. «Не бойтесь быть патриотами, — говорил Струве, — не смущайтесь тем, что интересы России отстаиваются ненавистной для всех нас властью; не расходитесь с народом в его патриотическом воодушевлении; не предавайте армию, русских солдат, которые вызваны силой вещей проливать кровь и гибнуть». И Струве рекомендует в качестве лозунгов военного времени кричать: «Да здравствует Россия! Да здравствует армия! Да здравствует свободная Россия!»[443]
Это письмо, конечно, показывает, что сам Струве пораженцем не был; но потому он и был исключением. Характерен отклик, который вызвало это его выступление. Его выразителем был как раз П. Н. Милюков. В письме к редактору (7 марта 1904 года) он высказал недоумение перед советами Струве[444]. В «Освобождении» был оглашен характерный случай. На Московском земском собрании при чтении «патриотического адреса» находившийся в публике студент остался сидеть. Профессор Московского университета Зограф усмотрел в этом враждебную демонстрацию и набросился на него с упреками, крича: «Вы русский или не русский!» Этот банальный пример шовинистической нетерпимости дал повод П. Н. Милюкову развить свою аргументацию. «Пока Зографы, т. е. патриоты в кавычках, — объясняет он, — кричат: „Да здравствует Россия и да здравствует армия“, мы кричать этого не можем. Мы решительно не хотим, чтобы здравствовала та Россия, в которой Зографы „тащут и не пущают“. Мы ничего не имеем против армии[445], но пока она будет „кулацким символом русского нахальства“ и безответственной жертвой Зографов русской внешней политики, мы не станем кричать „Да здравствует русская армия“». И как вывод С. С., т. е. П. Н. Милюков, советует и во время войны повторять испытанный лозунг — «Долой самодержавие».
Все элементы пораженчества находятся в этой статье. В момент серьезной войны с внешним врагом, когда на карту были поставлены национальные интересы России и когда за них на фронте проливали не чернила, а кровь, когда для успеха войны патриотический подъем страны был необходим, в этот момент руководители либеральной общественности порицали возгласы в честь армии и даже России, а рекомендовали кричать только: «Долой самодержавие»! Это позиция, которую в 1916 и 1917 годах из тех же побуждений и тоже для пользы России рекомендовали те, которые в тылу войны стремились создать «широкое политическое движение» и упрекали кадетов Прогрессивного блока[446] за то, что они от правительства не «отмежевываются» и дают повод себя с ним смешать.
Так в 1904 году на страницах «Освобождения» столкнулись два противоположных направления одного и того же либерального лагеря, оборонческое и пораженческое. И надо признать, что формальная логика была на стороне П. Н. Милюкова, не Струве. Сам Струве не решился договорить свою мысль до конца и во имя войны с японцами рекомендовать прекращение войны с самодержавием. Он писал в том же номере, что «Плеве для России опасней, чем японцы». Если принять это утверждение не за полемическое преувеличение, а за справедливую
