дура, она отвечала: "Сама ты глупышка, вот вырастешь — узнаешь…" Ну
вот я выросла и узнала! И с еще большим правом повторю то же самое!
Эвьет замолчала на некоторое время и лишь возмущенно-презрительно
фыркала. А затем вдруг заговорила другим, сухим и холодным тоном:
— Ну ладно. Допустим, Женевьева сама виновата, что мечтала о всяких
гадостях. Но за Эрика и за отца он заплатит сполна. Мне понадобится твоя
помощь, Дольф. Я бы пробралась в его дом и справилась одна, если бы
хотела просто убить его. Но я не хочу, чтобы он умер во сне, ничего не
успев понять.
Ну вот. Я знал, что проблемы только начинаются.
— А ты уверена, что это именно он? — спросил я вслух.
— Абсолютно. Я эту рожу и эти двухцветные волосы никогда не забуду.
Тогда, правда, у него борода была. Это теперь он бреется, аристократа из
себя корчит…
— Но ты говорила, те были пехотинцы, а этот кавалерист.
— Это он теперь кавалерист! Как же, в рыцари пожаловали… Ездить
верхом он, небось, и раньше умел, только денег на коня и снаряжение не
было. А теперь награбил по таким замкам, как мой… Я уж приглядывалась,
не из нашей ли конюшни его лошадь. У нас были похожие, но вроде бы не
точно такие. Ну да неважно — не у нас, так у других, не сам отнял, так
купил на отнятые деньги…
— Это он командовал теми солдатами?
— Нет, ну то есть не всеми. Он чем-то вроде десятника был, не выше.
А всем распоряжался другой, чернявый такой. Но какое это имеет
значение?! Он убил моего папу и моего любимого брата. Грабил и жег мой
замок. И он бесчестил Женевьеву, будь она хоть трижды дурой. Он должен
умереть, и его смерть не должна быть легкой.
— Он спас нам жизнь, — напомнил я.
— Только потому, что считает нас грифонцами!
— Когда он и его люди примчались на наши крики, он этого не знал.
Ты ведь сказала ему, что мы Гринарды, уже после того, как они
разделались с мародерами?
— Ну и что? Он видел, что на нас напали компленцы, а Комплен -
львиный город. Значит, мы — враги Льва, значит — кто?
— Угу. Ты рассуждала в той же порочной логике, когда поначалу сочла
мародеров нашими друзьями.
— Я уже признала свою ошибку. Но речь не обо мне, а о Контрени. Я
не пойму, ты что, хочешь сказать, что он не заслуживает смерти?!
— Заслуживает, — вздохнул я, — как и очень многие другие. Но это не
так просто сделать. Перед его домом часовой, на улице тоже караулы…
— Едва ли эти вояки представляют, что такое подкрадываться к добыче
в лесу, — презрительно ответила Эвьет. — У зверей-то чутье куда лучше,
чем у человека. Я смогу пробраться незамеченной.
— А вот за себя я не поручусь.
— Все равно, они нас знают. Если мы скажем, что у нас срочное и
секретное дело…
— Даже если часовой и пропустит нас к своему командиру, то уж
наверняка прежде его разбудит и заручится его согласием. И как ты себе
представляешь дальнейшее? Мы входим, Контрени если и не успел нацепить
оружие и доспехи, то, во всяком случае, готов к неприятностям, ибо
просто так командира военного отряда среди ночи не будят. И мы
набрасываемся на него, ты затыкаешь ему рот, я вяжу ему руки — или
наоборот? Он достаточно силен физически, если ты не заметила. Сильнее не
только тебя, но и меня. А нам еще нужно сделать все быстро и бесшумно…
— А у тебя нет какого-нибудь снадобья, которое его вырубит?
— Есть. Но оно действует не мгновенно. И ты же не ждешь, что он сам
захочет его выпить?
— Надо было подмешать ему в вино за ужином. Но тогда у меня просто
не было времени обсудить это с тобой…
— Мой учитель говорил, что на свете нет ничего бесполезнее
упущенной возможности. Да и это, кстати, было бы не так просто. Я не
помню, чтобы он оставлял свою кружку без присмотра.
— Ну что ж. Значит, придется подождать до следующего ужина.
Человека всегда можно отвлечь.
— Эвьет. Помнишь, ты говорила, что не собираешься тратить время и
силы на сведение счетов с исполнителями?
— Да. Я не собираюсь гоняться за ними по всей Империи. Но уж если
кто-то из них сам идет мне в руки… Слушай, Дольф, скажи честно. Ты что
— не хочешь мне помогать?
— Эвьет, я очень тебе сочувствую. Но вспомни, о чем мы
договорились. Я обещал учить тебя тому, что знаю. А вовсе не рисковать
собственной жизнью ради твоих планов мести.
Девочка долго молчала, и я уже подумал, что теперь мне будет
непросто вернуть ее расположение.
— Ты прав, Дольф, — вздохнула она наконец. — Это не твоя война.
Она молчала еще некоторое время, а потом загоровила вновь:
— Знаешь, мы с тобой уже столько знакомы…
— Шесть дней, — с усмешкой уточнил я.
— Да? А ведь и правда… А кажется, что уже гораздо больше. Это,
наверное, потому, что ты за это время рассказал мне так много
интересного… но почти ничего — о самом себе, — она выжидательно
замолчала.
Я тоже хранил безмолвие. Стрекотал сверчок. И еще что-то негромко
шуршало и постукивало — кажется, ночной мотылек бился об окно.
— Ну что ты молчишь? — потеряла терпение Эвьет.
— Ты не задала никакого вопроса.
— Ну хотя бы… где твой дом?
— Его сожгли, — просто ответил я.
— Лангедаргцы? — с готовностью подхватила она.
— Нет.
— Йорлингисты? — я не видел этого в темноте, но был уверен, что она
нахмурилась.
— Нет.
— Тогда кто?
— Просто люди.
Снова повисла пауза.
— Дольф, ты не хочешь рассказать мне все с самого начала? -
спросила Эвьет, не дождавшись продолжения.
— За этим лучше к церковникам, — зевнул я. — Уж они все точно
знают. Сначала бог сотворил небо и землю и как там дальше…
— Я серьезно! — обиделась Эвелина.
— Тогда серьезный ответ — нет, не хочу.
— Почему?
— Это довольно грустная история.
— Знаешь, Дольф… — вздохнула она, — моя история тоже не из
веселых. Но когда я рассказала ее тебе, мне стало легче, правда. Хотя
тогда я даже совсем тебя не знала. Может быть, и тебе будет легче, если
ты все расскажешь?
А почему бы, в самом деле, и нет. Если это отвлечет ее от мыслей о
мести — уже хорошо.
— Ну ладно, — решился я. — Сначала, говоришь? О начале у меня как
раз слишком смутные сведения. Своих родителей я не знаю. Подозреваю, что
они и сами фактически не знали друг друга. Я родился на улице. То есть
я, конечно, не могу этого помнить. Но есть у меня подспудная
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
