пропустившей головной дозор. Мы с Эвьет держались наиболее защищенной
середины. Наилучшие возможности для внезапного бегства — да и для
разговора, не предназначенного для чужих ушей — давала бы замыкающая
позиция, но желание опекаемых ехать позади всех, на потенциально
небезопасном месте, выглядело бы слишком странным.
Впрочем, пока что никаких опасностей заметно не было. Местность
оставалась совершенно безлюдной, и теперь это уже совсем не удивляло. Мы
проехали через брошенную деревню; в отличие от тех, что мы уже видели
прежде, большинство домов этой были явно покинуты совсем недавно.
Кое-где валялись убитые собаки и окровавленные птичьи перья. Во многих
домах и сараях были распахнуты двери, откуда-то даже еще слабо тянуло
подгорелой кашей — не иначе, хозяева бежали столь поспешно, что не
погасили печь. Но, похоже, далеко им убежать не удалось: целая стая
ворон, хрипло каркая и перепархивая с места на место, трудилась над
чем-то, раскиданным в траве между деревней и близлежащим лесом.
Кавалеристам нетрудно догнать пеших, слишком поздно заметивших
приближающуюся армию… Контрени даже не стал посылать солдат обыскивать
хлевы и птичники — и так было ясно, что никакой пригодной в пищу
живности тут не найти. Однако у его бойцов, судя по всему, еще не
иссякли собственные припасы.
Первым живым существом, которое мы увидели после Комплена — если,
конечно, не считать ворон — стала собака на обочине дороги в нескольких
милях за деревней. Она стояла задом к дороге, вяло помахивая хвостом и
даже не оборачиваясь на грохот копыт скачущего позади отряда. На шее у
собаки был ошейник с цепью, но второй конец цепи, ни к чему более не
прикрепленный, просто валялся в пыли. Собака была занята делом: она ела.
— Ты видел? Видел, что она ест?! — воскликнула Эвьет, когда мы
проехали мимо.
— Да, — кивнул я.
— Но это же младенец!
— Точнее, ребенок в возрасте около года. А как ты думаешь, чем
питаются все те сытые бродячие псы, которых мы видели до сих пор?
— Как-то не задумывалась… — смешалась Эвьет. — Может, мышей
ловят, или зайцев…
— Это только тогда, когда заканчивается более доступная еда.
— Брр, мерзость какая… надо было ее пристрелить!
— И на обочине гнило бы два трупа. А так останутся только чисто
обглоданные кости. Люди почему-то уважают убийц и разрушителей и терпеть
не могут падальщиков, которые делают исключительно полезное дело.
— Думаешь, ребенок был уже мертв, когда…
— Судя по всему, да. Он был слишком мал, чтобы прийти сюда самому.
Его труп просто выбросили на обочину.
— Кто? — Эвелина с ненавистью посмотрела на едущих впереди солдат.
— Очевидно, его собственные родители, — охладил ее гнев я.
— Родители?!
— Никому другому не нужно тащить с собой годовалого ребенка. В пути
он умер, и они просто скинули его с повозки.
— Родители похоронили бы своего ребенка!
— Только не в том случае, когда они спасаются бегством от
наступающей армии.
Эвьет некоторое время молчала.
— Знаешь, — негромко сказала она наконец, — я все не могу
отделаться от воспоминаний о том… на дереве…
— Да, такое не скоро забудешь, — согласился я, также понижая голос.
Мне не хотелось, чтобы нас услышали солдаты, едущие спереди или сзади.
Эвелина, очевидно, тоже не забывала, что едет в окружении врагов. — Ты
узнала его?
— Разве его можно было узнать?
Я коротко пояснил ей, кто это был и за что он принял муки.
— Почему они не убили его, как остальных в городе?
— В первый миг я подумал, что для устрашения тех, кто его найдет,
но это вряд ли. В городе в тот момент устрашать было уже некого, а когда
там появятся новые йорлингисты, они не знали. Думаю, все дело в том, что
они просто исполнили свое обещание.
— Обещание?
— Да. В конце концов, у парня был нож, и он мог покончить с собой
при их приближении, но не сделал этого. Вероятно, они пообещали ему, что
оставят в живых, если он сдастся. Или даже еще лучше — что ни один волос
не упадет с его головы. При том способе, каким они его подвесили, это
действительно было исключено. Скорее уж упало бы все остальное…
— Разве то, что они сделали, не обрекало его на смерть?
— Формально — нет. При всей ужасности нанесенных ему увечий, ни
одно из них не было смертельным. При наличии должного ухода он мог бы
прожить еще многие годы. Забавно устроен человек, да? Он может умереть
от самого ничтожного пустяка — например, подавиться рыбьей костью длиной
в полдюйма, или простудиться из-за того, что сидел на сквозняке, или
уколоть палец и подцепить столбняк… и в то же время выживает, несмотря
на самое горячее желание умереть, в ситуациях, подобных этой. Конечно,
вися на дереве без воды и пищи, он бы долго не протянул. Но это была бы
уже не их проблема — они его не убили и оставили в состоянии, в котором
он в принципе мог выжить.
— Наверняка он умолял их о смерти.
— Наверняка, но свое слово они сдержали. Точнее, он — офицер,
который ими командовал. Есть, знаешь ли, среди господ рыцарей такая
категория. Вместо того, чтобы, подобно остальным, руководствоваться
принципом "мое слово — хочу дал, хочу взял", они особенно гордятся тем,
что неукоснительно блюдут собственные обеты. Своеобразно блюдут,
конечно. Сам Ришард Йорлинг-старший, отец нынешнего, однажды дал слово
вражескому полководцу, что не станет заковывать его в железа, если тот
сдастся. Тот поверил и капитулировал. Ришард велел заковать его в
кандалы из бронзы.
Эвьет, и без того невеселая, нахмурилась еще больше.
— Львисты, конечно же, не считают это подлостью, — продолжал я. -
Они считают это примером блестящего остроумия, проявленного их вождем. А
вот другой, не менее блестящий пример. Коменданту одной осажденной
крепости также была предложена капитуляция. При этом командир осаждающих
— тоже, разумеется, родовитый аристократ — сказал: "Клянусь спасением
своей души и честью своего рода, что вам будет позволено идти, куда
пожелаете, и никто из моих людей вас не тронет". Тот сдал крепость и
вышел. Ему позволили пройти мимо вражеских солдат, и ни один человек его
не тронул. А затем ему вдогонку спустили специально натасканных на людей
собак.
— На чьей стороне был этот умник? — мрачно спросила Эвелина.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
