давать уроки нам… Несерьезные кражи еды с рынка мастера, конечно, не
интересовали. Более того, нам было строго запрещено рисковать по
пустякам — мастер ведь не хотел лишаться своих работников, даже на
время, нужное, чтобы оправиться от побоев. Основных направлений
деятельности у шайки было два — кражи кошельков и иных ценных вещей у
прохожих на улицах и кражи из квартир. В последнем случае были особенно
ценны детские габариты, позволяющие пролезть, скажем, через дымоход, или
через маленькое оконце. Большие мальчики тут годились хуже, чем мелюзга
вроде меня. В то же время доход от удачной операции мог быть просто
фантастическим, вплоть до нескольких сотен крон — понятно, конечно, что
доставались они мастеру, а исполнителям — в лучшем случае пирожное в
качестве премии… Так что ответственность была велика, и посылали "на
квартиры" только самых смышленых из младших, способных, в числе прочего,
отыскивать домашние тайники. Я, пройдя соответствующий курс обучения,
оказался в их числе. И вот — мне было семь или восемь лет, и на моем
счету уже было несколько успешно "сработанных" жилищ — мастер указал мне
на каменный дом, стоявший слегка на отшибе от других. Я, как обычно,
подошел к делу тщательно, сначала долго наблюдал за зданием снаружи,
убедился, что там, похоже, на два этажа всего один жилец, который,
однако, выходит из дома не слишком часто и на непредсказуемо разное
время. Я принял решение не ждать его ухода, а "работать" ночью, пока
хозяин будет спать. Ложился он, правда, поздно — свет в окне гас далеко
за полночь. Но тем крепче он должен спать, говорил я себе. Перелезть
через ограду — это был один из немногих городских домов, имевших
собственный забор — было плевым делом. Все окна были закрыты, однако
южная стена дома поросла плющом, который наверняка не выдержал бы вес
взрослого человека, но мне помог взобраться до самой крыши. На крыше
было оборудовано что-то вроде открытой башенки — круглая площадка с
высокими перилами по периметру; очевидно, оттуда существовал спуск вниз,
но я знал, что эта дорога может окончиться у запертой с другой стороны
двери чердака, и потому для начала оценил знакомый мне путь — через
трубы дымохода. Их было три. Одна, судя по запаху — кухонная, дымила еще
недавно и до сих пор источала тепло; я побоялся, что очаг еще слишком
горяч, чтобы в него приземляться, тем более — босыми ногами. Другая
труба выглядела более гостеприимно, но, когда я спустил в нее камень на
веревке, он быстро стукнулся о препятствие. Похоже, этот дымоход
изгибался коленцами, проходя через несколько комнат — в таком легко
застрять и задохнуться, я слышал подобные жуткие истории от старших
мальчиков. Наконец, третья труба вроде бы вела напрямую в какое-то
помещение второго этажа — но мне совсем не понравился идущий из нее
запах. Он был почти выдохшийся — но даже и на этой стадии в нем
угадывалась резкость, от которой, будь запах посильнее, наверное,
слезились бы глаза и першило бы в горле. А главное, я вообще не мог
понять, чем это пахнет. Никогда прежде, даже проходя мимо мастерской
кожевенника, мне не доводилось вдыхать ничего подобного. В общем,
спускаться вслепую туда, откуда так пахло, мне совсем не хотелось — да и
вряд ли, сказал я себе, в таком месте хранят деньги. Так что я полез
через ограждение круглой площадки. Светила луна, и в ее свете я различил
на полу площадки изображение, которое мне захотелось рассмотреть
поподробнее. Я зажег огарок свечи, который был у меня с собой. Пол был
выложен плиткой таким образом, что она делила круг на двенадцать равных
секторов. Я уже видел солнечные часы, устроенные подобным образом, но
часам нужен центральный стержень, а здесь его не было. Лишь стоял, да и
то не в центре, а возле перил, трехногий табурет — самый обыкновенный.
Но в каждом секторе, ближе к ограде, был выбит какой-то непонятный
символ, везде свой. Для меня, правда, тогда любые символы были
непонятными, ибо читать и писать я не умел, однако видеть обычные буквы
и цифры мне доводилось, и я был уверен, что это — не они. Такие же
символы через те же интервалы были нанесены и на перила, но они не
совпадали с теми, что на полу! Осмотрев их, я понял, что они идут в том
же порядке, но смещены относительно пола на четыре сектора. Не знаю даже
почему, вероятно, из какого-то подсознательного представления о
гармонии, мне захотелось устранить этот сдвиг, и я, ухватившись за один
из тонких вертикальных столбиков ограды, потянул на себя! Глупая затея,
да — пытаться сдвинуть вручную не то балюстраду, не то пол под ней? Но,
не успел я об этом подумать, как все кольцо ограды действительно начало
поворачиваться! Причем довольно легко и без скрипа. Я совместил знаки на
перилах и на полу и замер в ожидании, что сейчас что-то произойдет — ну,
например, откроется проход вниз. Но ничего не происходило. Приблизив
огонек свечи к перилам, я заметил, что, помимо больших символов, на них
нанесено что-то вроде зарубок с мелкими надписями рядом — но эти знаки
шли уже вовсе не через регулярные промежутки. Больше я ничего не успел
рассмотреть, потому что на луну набежала туча, и почти сразу же порыв
ветра задул мою свечу. Мне вдруг стало страшно. Вспомнились истории о
злых алхимиках и чернокнижниках, которыми мы, мальчишки, пугали друг
друга по ночам в общей комнате, служившей нам спальней. Таинственные
знаки, странная башенка с крутящимися перилами и загадочный неприятный
запах прекрасно вписывались в антураж подобных историй. Проникать в
подобный дом, да еще ночью, резко расхотелось. Однако мысль о вполне
конкретных побоях, которые ожидают меня, если я вернусь ни с чем,
оказалась сильнее воображаемых страхов, и я снова вернулся в центр
круга, отыскивая ход внутрь. Здесь не было никакой ручки или кольца, за
которое следовало бы тянуть, но ведь как-то хозяин попадал на эту
площадку? Если, конечно, его не возносила прямо сквозь крышу колдовская
сила… Но я предпочел поискать более разумное объяснение и стал
старательно шарить ногой по полу. Действительно, вскоре я почувствовал
под пальцами тонкую щель. В центре площадки был круглый люк, как я и
предполагал — тщательно и плотно пригнанный, чтобы дождь и снег не
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
