– Я же сварюсь заживо.
– Нет.
– Я уже медленно поджариваюсь в ней.
– Сними её. Мне надо пришить ещё одну застёжку на плече.
Он снял куртку и отдал ей.
– И рубашку тоже.
Конда начал стягивать рубашку, но остановился.
– Это еще зачем? – с подозрением спросил он.
– Просто хочу посмотреть, – сказала она, слегка краснея.
– Аяна, – укоризненно сказал он. – Так нельзя.
– Ты не приходишь ко мне. Мне очень одиноко. Я раньше не замечала, как мне одиноко.
Он сел рядом с ней.
– Ты помнишь, что обещала мне записать песни?
– Да.
– Запиши, пожалуйста. Все, которые знаешь.
– Я думаю, тебе не понравятся песни, под которые мы работаем. Они очень заунывные. Я запишу тебе те, которые повеселее.
– Все, какие хочешь. И разные поговорки тоже. Аяна, я ближайшие дни проведу в вашем верхнем городе. У нас там дела с кузнецом. Нет, правда. Это действительно так. Это не Воло придумал. Мы там останемся на пару ночей, чтобы не ездить туда-сюда по снегу.
Аяна печально посмотрела на него.
– Тогда приходи, когда вы вернётесь. Вы с Верделлом уезжаете?
– Да. Воло держит его под присмотром на всякий случай.
– Поцелуй меня.
Он поцеловал её, и она уткнулась носом ему в шею.
– Не забудь про песни, – сказал он.
На третий день они не вернулись, потому что начался снегопад. Снег плотной стеной опускался на мир. Аяна сидела на кровати и смотрела на белизну за окном. Эти дни без Конды, без его сосредоточенных морщинок у глаз, без его улыбки, казались бесконечными. До этого, когда Воло уводил Конду на весь день, она могла хотя бы мельком увидеть его вечером, но сейчас невозможность даже случайно встретить его была мучительной.
Вдруг она вспомнила кое-что. Лойка! Она родилась в этот день. Аяна подсчитала по пальцам. Да, ошибки не было... Они забыли про праздник сестры!
Она сбежала вниз и постучалась в комнату родителей.
– Да, солнышко! Заходи!
Мама расчесывала волосы, сидя на кровати, а отец дремал рядом.
– Мама, как ты поняла, что это я? – спросила Аяна тихо.
– Я узнаю вас по шагам, – рассмеялась мама. – Вот недавно Лойка вышла из детской.
– Я пришла как раз из-за этого. Мама, у неё же праздник сегодня!
– Я помню. Вчера мы с Марой поставили её любимый пирог с яблоками. Не тревожься, солнышко. Зайди к Соле, она занимается праздником сегодня. А скоро и твой праздник... Через две недели. Какое угощение ты хочешь?
– Не знаю. Мне всё равно. Любое из того, что я ем!
Она с улыбкой вышла из комнаты и пошла умываться. Лойка будет рада пирогу.
Сола была у себя в комнате, она тоже сидела и смотрела на снегопад за окном. Она молча похлопала по своей кровати, и Аяна присела к ней. У Солы в зимней комнате пахло травами и снадобьями, и Аяна любила тут бывать.
– У Лойки праздник рождения.
Сола кивнула. Она часто бывала молчаливой по утрам. Аяна подтянула ноги на кровать и примостила подбородок на коленку. Молчание рядом с Солой не было гнетущим. Аяна наслаждалась этой тишиной.
Снег падал и падал, как будто кто-то снаружи перестилал белоснежную постель. Аяна немного подвинулась к Соле и положила голову на её плечо.
– Иногда я смотрю на снег, и мне хочется уснуть и проснуться только весной, – сказала она. – Сола, с тобой так хорошо.
Сола погладила её по голове.
– Девочка моя. Моя хорошая.
– Как тебе удаётся быть такой?
– Какой?
– Ты одновременно и мягкая, ласковая, и такая... суровая.
– Я люблю людей. Но ненавижу глупость.
– Я понимаю, о чём ты.
Они помолчали ещё
– Девочка моя, моя драгоценная. – Сола поцеловала Аяну в висок. – Иди. Я хочу побыть одна.
– Мама сказала...
– Всё хорошо. Я справлюсь одна.
Снег шёл, укутывая двор белой периной. Аяна ушла в мастерскую и занялась своей вышивкой. Ей не хотелось садиться за станок, да и вышивка, в общем-то, не увлекла её. Песни, которые просил записать Конда, ждали его на ровных линованных листах, сложенных аккуратной стопочкой на столе. Она записала их так, как было принято в его краях, на пяти линейках, отчасти думая о его удобстве, отчасти для того, чтобы как-то скоротать бесконечные часы без него, потому что так это занимало чуть больше времени.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Время. С каждым мгновением оно будто замедлялось всё сильнее, вынуждая Аяну встать и ходить по мастерской туда-сюда. Невыносимо... Она спустилась вниз, в зимние спальни, и открыла записи Конды. Он научил её арнайским буквам, но слов она знала пока не так много, и, поискав, нашла некоторые из них среди записей, но это занятие тоже не очень отвлекало.
Мама говорила ей как-то в детстве про закипающую воду. «Пока смотришь, котёл не закипит». Но не думать о Конде было невозможно.
Безысходность и бессмысленность ожидания накрывала с головой, но тут взгляд упал на его сундук. В два лёгких шага Аяна подскочила к нему, распахнула, и голова закружилась от знакомого запаха. Она вытащила одну из рубашек и прижала к лицу, потом захлопнула крышку.
Снаружи, со двора, послышался какой-то шум. Аяна, загораясь внезапной надеждой, запихнула рубашку за пазуху и выскочила из комнаты, пролетела все пятнадцать ступенек и выскочила на крыльцо.
– Верделл! – заорала она. – Наконец-то!
Верделл приехал без шапки, взъерошенный, с каким-то свёртком, верхом на Юшти, рыжей кобылке арем Тосса, и оставил её у ворот. Аяна кинулась к нему на шею и расцеловала в обе щеки, потом стала стряхивать снег с его вихров.
– Э, кирья, с каждым разом приём всё радушнее. Смотри, разбалуешь меня.
– Пойдём, я накормлю тебя! Я так рада видеть тебя! Можно, я снова тебя обниму?
– Только осторожнее, – сказал Верделл, переступая порог. – Оставь что-нибудь моей будущей жене. Я ж благодаря тебе не женат больше.
– Стой здесь. Видишь этот веник? Когда входишь в дом, останавливайся вот тут, где стоишь, и стряхивай снег со штанов. Обувь оставляй внизу, она там просохнет быстрее.
Аяна помогла ему сбить налипший снег со штанов, а потом снова обняла.
– Почему ты так радуешься мне? – спросил он, жуя у очага копчёную рыбу.
– Не знаю. Ты мне нравишься. Ты мне стал как родной. Рассказывай, что делал?
– Мы ездили с киром Кондой и киром Воло к кузнецу. Ну и кобыла у вашего старейшины, на ней можно масло сбивать, так трясёт! А ещё с нами был Таканда. Они там смотрели, какие можно сделать люверсы для парусов. В конце концов кир Воло остался доволен. Взамен мы работали там у кузнеца и ещё у одной женщины, у которой пёс прямо как ваш Рафу и собаки сакихите.
– Калди.
– Да. Она кормила вкусно, но мало, а у кузнеца кормили много, но очень пресно. Я много работал и всё время хотел есть. Ваш кузнец делает хорошие ножи, и он дал мне один взамен моего сломанного. Даром! Представляешь? А где Лойка?
Аяна перегнулась через стол и потрепала его по голове.
– У неё сегодня праздник. Из ворот были следы?
– Я знаю, что у неё день рождения. Я как раз надеялся успеть. Из ворот не было следов, а вот из вашей калитки в конюшне — были.
Аяна вздохнула, разводя руками.
– Тогда остаётся надеяться, что она придёт поесть пирога. Тебе принести ещё что-нибудь?
– Да. Ещё рыбы, пожалуйста. И лепёшек. И сыра, если остался.
– Бедняга, ты совсем оголодал.
Она принесла ему всё, что было из сытной еды, и он ел, жадно отрывая зубами куски.
– Верделл, жуй лучше, а то живот заболит.
– Не заболит. Я там помогал ковать гвозди, и в конце так проголодался, что даже они мне уже казались вполне съедобными на вид.
– А где Воло и Конда?
– У них какие-то дела в столярном. Как всегда. Воло сказал, к вечеру вернутся. А ещё я был у твоей сестры. Ну, той, которая... – с мечтательным видом помахал он руками в воздухе. – Кира Нэни. Она передала тебе подарок. Вот этот, – показал он на свёрток. – Сказала, кир Конда знает, что это. Кирья, что у вас за дела с киром Воло? Он через слово говорит о тебе.
