– Меня чуть не стошнило. Я просто не знал, что делать, – рассказывал дворецкий Эйнсли и Родригесу. – Зато миссис Даваналь сохраняла полное хладнокровие. Она очень сильная. Взяла все под свой контроль и начала давать указания, мы были уверены, что во всем доме бодрствуем мы одни.
Если верить Холдсворту, Фелиция распорядилась:
"Никто не должен знать, что мой муж покончил с собой”. Это ляжет пятном на честь всей семьи, сказала она, и мистер Теодор никогда не простит ей, если правда выплывет, поэтому дело нужно представить как убийство.
– Я пытался убедить ее, что ничего не получится, – оправдывался Холдсворт. – Я предупреждал ее, что в полиции не дураки сидят, нас выведут на чистую воду, но она ничего не желала слушать. Она заявила, что не раз бывала со съемочными группами на местах преступлений и в точности знает, как все устроить. От меня она потребовала клятвы молчать, напомнив, скольким я обязан этой семье. Мне остается теперь только сожалеть, что я поддался на…
– Давайте пока придерживаться только фактов, – перебил Эйнсли. – Куда вы дели пистолет?
– Миссис Даваналь вынула его из руки Байрона. Это был один из пистолетов, что он держал у себя в кабинете.
Эйнсли поневоле вспомнил, что ответила Фелиция, когда он спросил, не трогала ли она чего-нибудь в комнате, когда осталась там наедине с трупом мужа. “…Я не могла, просто не в силах была себя заставить даже близко подойти к несчастному Байрону или к его столу…"
– Где сейчас находится это оружие?
– Я.., я не знаю, – ответил Холдсворт не сразу.
– Все вы знаете! – Родригес поднял голову от записей, которые вел непрерывно. – Или по крайней мере догадываетесь.
– Но послушайте! Миссис Даваналь спросила меня, куда ей деть пистолет, чтобы его никто не нашел. Я посоветовал выбросить его в канализационный люк – здесь есть один неподалеку.
– Она так и поступила?
– Не знаю… Я не хотел! Правда! Родригес не дал ему передышки:
– А снаружи дома? Взломанная дверь балкона, следы внизу… Чья это работа?
– Боюсь, что моя. Я расковырял дверь большой отверткой, а следы оставил в старой паре кроссовок.
– Это тоже придумала миссис Даваналь?
На лице Холдсворта проступила гримаса стыда.
– Нет, это я сам.
– Где теперь кроссовки и отвертка?
– В то же утро еще до приезда полиции я прогулялся по нашей улице и выбросил все в мусорный бак. Его скоро увезли, я проследил.
– Это все? – спросил Эйнсли.
– Кажется… Хотя нет, есть еще кое-что. Миссис Даваналь принесла миску с теплой водой и губку, а потом протерла ею руку покойного Байрона. Ту, что держала пистолет. Она сказала, что нужно избавиться от частиц пороха. Научилась этому у своих телевизионщиков…
– Скажите, а вы сами чему-нибудь научились после всего этого? – немного зло спросил Родригес.
– Только доверять собственной интуиции. – Холдсворт впервые улыбнулся. – Я ведь сразу сказал, что в полиции дураков не держат.
– Вам еще рановато доверять своей интуиции полностью, – сказал Эйнсли, которому и самому стоило труда сдержать улыбку. – Ваши признания не освобождают вас от ответственности. Вы чинили препятствия следствию, способствовали сокрытию улик и занимались фальсификацией. На этом основании вы задержаны…
Минуту спустя Холдсворта препроводили в камеру предварительного заключения.
– Что дальше? – спросил Хорхе, когда они с Эйнсли остались наедине.
– Дальше? Самое время нанести визит миссис Даваналь.
Глава 10
Фелицию Даваналь они не застали дома. Было уже без десяти восемь. И никто не знал, куда она запропастилась.
– Я знаю только, что миссис Даваналь умчалась отсюда в расстроенных чувствах, – объяснила детективам Карина Васкезес, встретившая их в парадном холле особняка. – Слышала, как гравий из-под колес струей рвануло.
В отсутствие дворецкого горничная Вильгельма Даваналя стала чувствовать себя по-хозяйски и в нижних этажах дома.
– Это может быть связано с мистером Холдсвортом, – продолжила она, потом посмотрела поочередно на каждого из полицейских. – Вы ведь взяли его? В смысле – арестовали? Его жена места себе не находит. Сейчас висит на телефоне – адвоката ищет.
– Много чего произошло, – неопределенно ответил на ее вопрос Эйнсли. – Как вы, вероятно, знаете, в деле, которое мы здесь расследуем, не обошлось без обмана.
– Я с самого начала догадывалась, – призналась Васкезес. – Послушайте, а не к вам ли направилась миссис Даваналь?
– Не исключено, – кивнул Хорхе Родригес. Он тут же связался по рации с отделом и затем доложил Эйнсли:
– Нет, там она не появлялась.
В этот момент они услышали шаги поднимавшегося снизу Франческо Васкезес, который, едва перевел дыхание, возвестил:
– Миссис Даваналь у себя на студии… На WBEQ! Они только что сказали, что в восемь часов она появится в прямом эфире с сообщением по поводу смерти своего мужа.
– Через три минуты, – заметил Эйнсли. – Где мы могли бы это посмотреть?
– Прошу за мной, – пригласила миссис Васкезес и провела их длинным коридором в ультрасовременный домашний кинотеатр. Гигантский телеэкран занимал одну из стен почти целиком. Франческо Васкезес нажал несколько кнопок на пульте управления, и появилась “картинка” – как раз заканчивался рекламный блок. Изображение сопровождалось прекрасным объемным звуком. Вслед за рекламой на экране появилась заставка “Утренние новости WBEQ”, затем ведущая объявила:
– Только на нашем канале! Новый поворот в деле о гибели Байрона Мэддокс-Даваналя. Рассказывает генеральный директор WBEQ миссис Фелиция Мэддокс-Даваналь.
В кадре сразу же появилось крупным планом лицо Фелиции. Изумительно красивое лицо. Как догадывался Эйнсли, над ним немало потрудился стилист. Выражение его было сейчас серьезным.
– Присядьте, – сказала миссис Васкезес, указывая детективам на два ряда удобных кресел домашнего кинотеатра.
– Нет, спасибо, – отклонил приглашение Эйнсли, и все трое остались стоять.
Ровным тоном, отчетливо произнося каждое слово, Фелиция начала:
– Я обращаюсь к вам сегодня со смирением и покаянием, чувствуя необходимость сделать важное признание и попросить прощения у всех. Суть в том, что мой муж, Байрон Мэддокс-Даваналь не был убит, как заявила я сама и как под моим влиянием утверждали другие люди. Байрон ушел из жизни добровольно; это было самоубийство. Он мертв, а мертвые, как известно, сраму не имут.
Но жгучий стыд и чувство вины испытываю я сама. До того, как наступил этот момент истины, я говорила не правду об обстоятельствах смерти моего мужа, обманывала друзей и членов семьи, вводила в заблуждение средства массовой информации и полицию, скрывала улики и занималась их фальсификацией. Не знаю, какое наказание уготовано мне за это, но я покорно приму даже самое суровое.
Я приношу глубочайшие извинения моим друзьям, гражданам моего родного Майами, сотрудникам полиции и всем телезрителям. А теперь, когда я сделала признание и извинилась перед всеми вами, позвольте рассказать, что заставило меня отклониться от пути истинного и совершить все те поступки, о которых я упомянула выше.
– А ведь эта стерва снова нас обскакала, – шепнул Эйнсли на ухо Родригесу.
– Она поняла, что Холдсворт расколется, – так же тихо ответил Родригес, – и поторопилась покаяться, пока мы ее не прижали.
– Чтобы обставить миссис Даваналь, вам придется научиться вставать по утрам еще раньше, – громко сказала Карина Васкезес.
Фелиция продолжала представление, говорила она совершенно спокойно, но проникновенно:
– Еще в ранней юности под влиянием воззрений старших членов нашей семьи я приучилась считать самоубийство чем-то постыдным и трусливым бегством от ответственности, когда другим приходится разбираться с проблемами, которые накопил самоубийца. Исключением являются, разумеется, те случаи, когда причиной служат невыносимые физические страдания, то есть боль или смертельная болезнь. Но не это толкнуло на страшный шаг моего супруга Байрона Мэддокс-Даваналя.
Если уж говорить начистоту, наш брак не во всем был удачным. К моей величайшей печали, у меня нет детей…
Эйнсли смотрел на нее, слушал ее речь, и ему оставалось только гадать, много ли времени ушло у нее на подготовку этого шоу. Неискушенная публика вполне могла бы подумать, что она импровизировала, но у Эйнсли были на этот счет большие сомнения. Ему даже показалось, что она считывает текст с “телесуфлера”. А что? В конце концов, она – полновластная хозяйка канала.
– Я должна сделать еще одно заявление, – продолжала Фелиция. – Я хочу сказать, что вся вина за случившееся лежит на мне и ни на ком другом. Один из наших слуг настоятельно советовал мне не делать того, на что я решилась. Я совершила ошибку, не вняв его здравому совету, поэтому мне в особенности хотелось бы обезопасить этого человека…
