— Ты назвал меня снобом.
— Ты это заслужила.
— Конечно.
— Как твой нос стал кривым?
Было много драк, которые способствовали этому, но она знала, какую из них он требовал, и это была не та история, которой она особо гордилась. Но всё же, она проворчала:
— Ты сломал его, потому что я сказала тебе, что Кайе было лучше там, где она была, чем с тобой в качестве боевого товарища. Откуда у тебя этот шрам на подбородке?
Элиас прищурил глаза.
— Ты не помнишь или пытаешься вернуть здесь власть?
— Честно говоря, я надеюсь, что ты уже забыл.
— Ты укусила меня, дикарка. Когда ты не могла выбраться из захвата, мы тренировались.
— Ещё один вопрос, — тихо сказала она.
— Если необходимо.
Она сжала его руку, положила голову ему на плечо и вдохнула запах свежевыглаженного белья, исходящий от его униформы, и аромат розмарина и лимона от его волос. Незнакомый, не свойственный Элиасу запах пекущегося хлеба, полироли для оружия и железа, но всё равно успокаивающий — хотя бы потому, что это он носил его.
— Ты всё ещё доверяешь мне? — прошептала она, глядя на их переплетенные руки вместо его глаз.
Он сжал её руку в ответ, медленно выдыхая.
— Свою жизнь. Но только не твою.
Она бы с удовольствием пнула его за это. Но с её нынешним послужным списком она точно не могла винить его за это крошечное сомнение.
— Поверь, что я не оставлю тебя. Поверь, что я никогда этого не сделаю.
Его смех, низкий и страдальческий, был не тот, что она когда-либо слышала от него раньше.
— Я пытаюсь. Но я бы солгал, если бы сказал, что не хотел бы прямо сейчас оказаться дома на Зимней ярмарке.
Сорен ахнула.
— О, боги, я забыла!
Элиас повернулся к ней так быстро, что чуть не проломил ей череп своим, выражение его лица уже исказилось от ужаса, но она нетерпеливо отмахнулась от него.
— Не так, осёл. Подойди к комоду и открой третий ящик внизу. Вытащи то, что завёрнуто в чёрное.
Элиас прижал руку к груди, простонав:
— Будь ты проклята Мортем, ты станешь моей погибелью.
— Честно говоря, если в этом состязании я смогу победить яд, это будет впечатляюще с моей стороны, — пробормотала она. — Просто открой ящик.
Он повиновался, хмуро глядя на ящик, где лежали восемь упаковок в гофрированной бумаге. Он вытащил чёрную, как было приказано, и вернулся к ней. Заполз на кровать и предложил ей руку, позволив ей прижать свою ноющую голову к его груди.
— Это для меня?
— Ммм. Давай, открой его.
Элиас сделал, как она сказала, уже приготовившись к ухмылке, но она мгновенно исчезла, его глаза расширились, когда он увидел подарок внутри.
— Что это такое? — спросил он совершенно спокойно.
Сорен оглянулась, просто чтобы убедиться, что она случайно не подарила ему подарок для Джерихо; он, вероятно, был бы смущен, если бы она подарила ему тапочки розовее ирисок, которые продавались в доках. Но нет, он держал правильный сверток, поэтому она сказала:
— Эм. А на что они похожи, по-твоему?
Осторожно, как будто он боялся, что прикосновение к ним заставит их исчезнуть, Элиас вытащил набор двойных кинжалов, их металл был таким чёрным, что они казались выкованными из пустоты, из глубин самой Инферы. Ей даже не пришлось думать, прежде чем покупать их для него; они не могли бы быть более подходящими для него, даже если бы на рукоятях было написано «Элиас».
Он долго смотрел на них, моргая. Просто… моргая.
Сорен скрестила руки на груди.
— Серьёзно, Элиас, я не думала, что амнезия заразна. Это кинжалы.
— Я знаю это, умница. Где мой свитер?
Сорен взвизгнула от ярости, воздев руки к небу.
— Это кинжалы, выкованные Артемом! Они сделаны из лучшего металла, который только можно добыть, они режут кость, как масло, а ты сидишь здесь и спрашиваешь меня о свитере?
Элиас слегка надулся.
— Мне нравятся свитера, которые ты мне вяжешь.
Он должно быть шутил.
— О, боги, ты уже откажешься от этого? Ты ненавидишь эти уродливые вещи!
— Что? Нет, я не хочу! Сорен, мне нравятся твои свитера. Я ношу их всё время! Что ты…
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Он сделал паузу, его глаза расширились, челюсть негодующе отвисла. Он указал на неё одним из своих очень модных, очень дорогих новых кинжалов.
— Подожди. Ты серьёзно вязала мне эти вещи всё это время, потому что думала, что я притворяюсь?
Сорен уставилась на него, разинув рот.
— Они тебе, правда, нравятся?
Элиас растерянно моргнул.
— Ну… да. Ты делала их для меня.
О, да ладно. Это было нечестно. Теперь она по-настоящему чувствовала себя подлой.
— Элиас?
— Да?
— Ты слишком добр ко мне.
Элиас наконец-то-наконец ухмыльнулся, и при виде этого она чуть не упала в обморок от облегчения.
— Я знаю.
— Но, если ты не начнёшь вести себя невероятно благодарно за те кинжалы, от которых у меня текла слюна уже несколько дней, я засуну один из них в неблаговидное место, а другой оставлю себе.
— Спасибо, — поспешно сказал он, целуя её в висок, а затем поднял кинжалы к свету, чтобы полюбоваться ими. — Действительно. Они… Я имею в виду, боги. От них захватывает дух.
— Я знаю, — тихо сказала она, её взгляд остановился на его улыбке, на морщинках у его глаз, на том шраме, который она оставила на нём в свои более дикие дни.
Через несколько секунд, пока он восхищался своим подарком — а она восхищалась им, в чём она решила обвинить оставшееся головокружение, или амнезию-безумие, или что-то в этом роде, — Элиас начал вставать.
— Значит, мы остаёмся?
— Похоже на то, — сказала она. — Я не отпущу тебя так просто. Мортем может подождать. Ты застрял со мной на какое-то время.
— Тогда я должен вернуться, — он потёр затылок с недовольным выражением лица. — Симус злится, когда кто-то приходит после комендантского часа.
— Симус когда-нибудь не злится?
Он ухмыльнулся.
— Достаточно верно.
Но когда он повернулся лицом к двери, когда всё, что она могла видеть, была его спина, страх внезапно сжал её болезненными когтями.
— Элиас, подожди.
Он оглянулся через плечо, снова нахмурив брови, но на этот раз она не смогла до них дотянуться.
— Что?
Сорен с трудом сглотнула. Это было неразумно. На самом деле это даже не было простительно. Но она всё равно сказала:
— Останься здесь. Только на сегодня, хорошо?
Его горло дернулось.
— Сорен, это не…
— Пожалуйста, — слово вырвалось из неё, как разбитая глиняная посуда. — Я не хочу быть одна, если я снова забуду, хорошо? Пожалуйста.
Ей не нужно было просить снова. Десять минут спустя Элиас сбросил свою форму в углу, оставив только нижнее бельё, а она переоделась в пижаму длиной чуть ниже колен — не нужно больше мучить его сегодня ночью. И со знакомым звуком ночных молитв Элиаса в её ушах, с его сердцебиением, бьющимся в ровном ритме о её щёку, и с его рукой на её волосах, она спала лучше, чем с тех пор, как Каллиас увидел её на этом проклятом поле битвы. До того, как ей дали другое имя, другую семью, другую жизнь. Когда она убила бы этих королевских особ на месте, вместо того чтобы предпочесть их прибежище рукам своего боевого товарища.
Она была в такой ужасной, ужасной беде.
Но это была проблема, с которой ей придётся столкнуться утром.
ГЛАВА 39
ФИНН
Финн в ту ночь не сомкнул глаз.
Голос Солейл эхом отдавался в его голове снова, и снова, и снова. Воспоминание о её испуганном крике пронёсшимся по бальному залу и пробудившем в нём что-то первобытное, о существовании которого он ещё не знал, что-то, что никогда не проигнорировало бы, когда его младшая сестра нуждалась в нём.
Это продолжалось недолго… даже близко недостаточно долго. Но она звала его; когда Кэл был рядом, когда Эли был рядом, она звала его. Она смотрела на него широко раскрытыми глазами, свирепыми и испуганными, руки тянулись к нему… и он узнал её. Мгновенно.
