— Если там не разрешают есть вкусняшки, то, конечно, это ужасное место, — убежденно ответила я.
— Я сам выбираю, что есть, — пояснил он, явно изумленный моими словами. — Меня ни к чему не принуждают. Моя жизнь — это только мои условия. А то, что я не запихиваю себе в рот всякую обработанную, перегруженную сахаром дрянь, называется здоровым питанием и упражнением в самоконтроле.
— Постоянно? — спросила я. — Двадцать четыре часа в сутки семь дней в неделю?
— У меня к жизни такой подход: все или ничего, — ответил он. — Если я чем-то занимаюсь, то на полную катушку, или вообще не трачу время. Бессмысленно делать что-то наполовину.
— Ну, я тебе сочувствую, — заявила я. — Ты даже не знаешь, что теряешь.
Я достала из кармана юбки половину шоколадного батончика моей любимой марки, проверила, что официантка не смотрит на нас — приносить свою еду в бар запрещалось, — после чего помахала им перед лицом Джонни.
— Лучше всего запах, — призналась я. — И еще от него вырабатываются эндорфины.
Губы Джонни дрогнули в усмешке.
— Шаннон, я тренируюсь по шесть часов в день. Мне не нужны дополнительные эндорфины от плитки шоколада.
Сорвав обертку, я поднесла шоколадку к его носу.
— Ты только понюхай, — подзуживала я, чувствуя странную легкость в общении с ним. — Давай.
— Отвали, — засмеялся Джонни, осторожно отодвинув мою руку.
— Ладно, худей, — пожала плечами я, откусила шоколадный квадратик и застонала от потрясающего вкуса, который обволок язык.
— Ладно, толстей, — хмуро произнес он, позвякивая кубиком льда о стенки стакана.
— Вау, — фыркнула я, убирая остатки шоколада в карман. — Будь я побольше, ты бы серьезно задел мои чувства.
— Что? — мгновенно испугался он. — Блин, нет! Это была шутка. — Джонни подался вперед. — Я не хотел… Я же не назвал тебя толстой… Ты самое миниатюрное создание, какое… Ты такая маленькая, что я мог бы…
— Расслабься, — усмехнулась я. — Я ничуть не обиделась.
Джонни внимательно посмотрел на меня и тяжело выдохнул.
— Господи, я чуть инфаркт не заработал. — Он массировал себе грудь, глуповато улыбаясь. — Я знаю, как девчонки могут психовать от разговоров про вес.
— Я не похожа на большинство девчонок, — морща нос, ответила я и указала на себя. — Как ты можешь заметить.
— Нет, — тихо подтвердил Джонни, следя за движениями моей руки. — Ты не похожа на других.
Возникла долгая и неловкая пауза, во время которой мы просто смотрели друг на друга.
Молчание сбивало с толку, но буравящий взгляд его синих глаз нервировал сильнее.
Глаза были слишком проницательными.
Слишком всевидящими.
Всё слишком.
— Хочешь еще колы? — спросил Джонни, разряжая напряжение.
— Мм… — Я взглянула на часы и снова на него. — Не знаю.
— Не знаешь? — удивился Джонни.
Да.
Нет.
Возвращайся домой, пока отец не узнал, что ты была в пабе, и не прибил тебя.
Нет, оставайся с Джонни.
Боже…
Я беспомощно пожала плечами.
— Ты пить хочешь? — спросил он. — Как думаешь, заказать еще что-то попить?
— Я…
Я беспокойно оглянулась, обнаружив десятки пар глаз, следящих за нашим столиком.
У меня сердце чуть не выскочило.
Увиденное мне не понравилось.
Совсем.
— Шаннон. — Джонни выжидающе смотрел на меня, держа в руке бумажник. — Так взять тебе что-нибудь из напитков?
— Это…
Я наклонилась к столу, жестом показав, чтобы он сделал то же самое.
Он нахмурился, но спорить не стал.
— Джонни, — прошептала я ему на ухо, — у меня такое ощущение, что за нами следят.
Я выпрямилась, снова оглянулась и заметила, что за это время стол девчонок-тинейджеров непонятно как стал ближе к нашему. Посмотрев на Джонни, я энергично закивала:
— Джонни, за нами действительно следят.
Он выглядел крайне раздраженным; тяжело выдохнул и запустил руку в волосы:
— Извини, что так происходит.
— Это из-за регби?
Он сокрушенно кивнул:
— Прости. Не обращай на них внимания.
— Как? — хрипло спросила я, чувствуя себя экспонатом на публике.
Джонни молча смотрел на меня, затем отодвинул стул и встал.
— Идем, — сказал он, протягивая мне руку. — Я возьму тебе напиток, а потом мы перейдем в лаундж.
— В лаундж?
— Здесь есть другой зал, меньше. И тише. — Он оглянулся и едва слышно пробормотал: — Может, там на нас не будут пялиться.
Ему это тоже не нравилось.
И он умел держаться так, словно ему все равно.
Но не то чтобы ему было от этого комфортно.
К такому выводу я пришла, принимая его протянутую руку.
Я смущенно проследовала с Джонни к барной стойке, где он заказал нам напитки, а потом открыл дверь сбоку от бара и ввел меня в тускло освещенный зальчик.
Судя по атмосфере, лаундж предназначался для молодежи: бильярдные столы, мишени для дартса на стене, а в углу — музыкальный автомат.
Я заметила подростков в формах разных местных школ.
Как и при входе в главный зал, все головы повернулись к Джонни. Кто-то кивнул, кто-то бросил привычное «Как делишки, Кав?» — но все тут же вернулись к своим играм и разговорам.
Джонни повел меня к столику в дальнем конце зала, но в этот раз сел не напротив, а рядом со мной на скамейке с кожаной обивкой.
Отсюда прекрасно просматривался весь зал; мы же находились чуть в стороне, что давало свои преимущества.
— Здесь лучше? — спросил Джонни.
Я кивнула и потянулась за своей колой, продолжая смотреть на происходящее вокруг.
В дальнем конце я заметила нескольких парней в форме БМШ, отчего мне захотелось заползти под стол и спрятаться.
Я так занервничала, что пришлось взять бутылку обеими руками, чтобы не тряслась.
Когда вместе с ними я увидела Киру Малони — мою главную мучительницу в прежней школе, наградившую меня шрамом на веке, — все тело от ужаса сжалось в комок.
Словно почувствовав, что я смотрю на нее, Кира повернулась в мою сторону.
Ну круто.
Просто зашибись!
Она увидела меня, и ее глаза вспыхнули знакомым недобрым огнем, но лишь на считаные секунды, пока ее взгляд не переместился на Джонни.
Тут Кира разинула рот и локтем пихнула другую девчонку, сидевшую рядом, — Ханну Дэли, ее лучшую подругу и еще одну мою мучительницу.
Мы опять были на виду.
Но теперь больше из-за ненависти ко мне, чем из-за внимания к местной знаменитости в лице Джонни.
Меня охватила знакомая паника. Я опустила голову и стала разглядывать стеклянную бутылку, зажатую в руках.
Дыши, Шаннон.
Просто дыши…
— Лживая мелкая шлюшка, — прорычала Кира, придавив меня к стене за школой. Ее глаза свирепо сверкали. — Ты пялилась на него.
Зная, что молчать безопаснее, я не открывала рта. Мысленно я уже подготовилась к избиению, которое, я не сомневалась, последует.
— Отвечай, сука! — рявкнула Кира, впечатывая мои плечи в бетон.
Мне стало трудно дышать, из горла вырвался громкий болезненный стон.
Услышав его, несколько девчонок, окруживших нас, захохотали, с презрением глядя на меня.
Причиной моей боли были недавние побои от пьяного отца, и куда более сильной, чем они могли представить, но девчонки об этом не знали и наслаждались моим жалким состоянием.
Для меня в этом не было ничего нового.
Я привыкла к насмешкам.
Привыкла быть жертвой.
И я ненавидела себя за то, что все это терплю.
Когда Кира еще раз припечатала меня к стене, я заставила себя проглотить рыдания, готовые вырваться из горла, и сказала:
— Я не пялилась на твоего дружка. Это он пялился на меня.
Я сказала правду.
У предмета ее обожания была отвратительная привычка пялиться на меня.
Объяснение стоило мне пощечины, и еще Кира так сильно дернула меня за волосы, что я качнулась вперед, сделав пару нетвердых шагов и ощущая собственную слабость и беспомощность.
