Что ж, понятно.
На их месте я бы тоже ее опекал, учитывая, через что прошла Шаннон в ее прежней школе.
Черт, сейчас я и сам ее опекал.
— Но я бы хотела, — добавила она и застенчиво улыбнулась. — Я бы с удовольствием, если ты тоже хочешь.
Вляпался.
Ну, блин.
И что теперь прикажете делать?
Мама дома, поэтому Шаннон туда не привезешь.
Стараясь смотреть на дорогу, а не на девчонку, сидящую рядом, я щелкнул индикатором поворота и вывернул на скользкую дорогу, ведущую в город.
— Значит, едем в кино, — ответил я максимально непринужденным тоном, хотя внутри у меня все горело, как в аду.
28. Замещаю родителей
Шаннон
Всю субботу я просидела со своим младшим братом Шоном, как бывало всякий раз, когда бабуля решала съездить на Беару — навестить тетю Элис и ее семью, — а мама работала.
Эта суббота отличалась от прочих тем, что в доме не было ни отца, ни матери.
Я знала: назревает буря.
Моя интуиция всегда говорила правду.
Когда прошлым вечером Джонни подвез меня домой, там разразился жуткий скандал. Кончилось тем, что отец отколотил меня все из-за той же фотографии в газете, которая не давала ему покоя. Мама оттащила его от меня и тоже схлопотала по лицу. Тогда она велела ему убираться и больше не возвращаться.
Отец погрузил в семейную машину все свои пожитки, обругал нас с мамой шлюхами и укатил, вдрызг пьяный.
Еще через час мама побросала в сумку вещи для ночевки, вызвала такси и тоже уехала. С тех пор мы ее не видели.
Мама нередко сбегала из дома после семейных скандалов.
Но ее отлучки редко затягивались.
Я знала: она вернется.
Вот только когда?
Также я знала, что отец тоже вернется.
Поэтому его вчерашний отъезд не принес мне никакого утешения.
Мама не впервые прогоняла его из дома.
И меня он жестоко избивал тоже не впервые.
Рано или поздно он вернется, обещая райские кущи, которые тут же обернутся адом.
Ничего не изменится.
И никогда не менялось.
Может, Тайг, Олли и Шон поверили, что он ушел навсегда, но мы-то с Джоуи знали: чудес не бывает.
Без родителей обязанность возиться с младшими братьями ложилась на нас.
Когда утром никто из родителей не появился, Джоуи пожертвовал тренировкой с командой Корка и повел Тайга и Олли на футбольный блиц, где они оба играли.
Я осталась с Шоном, который несколько часов подряд кричал и требовал маму.
Это была катастрофа.
Бесчисленные звонки матери остались без ответа, и я перестала пытаться.
У меня был бесконечный список еженедельных дел, так что я вычистила весь дом, помыла даже плинтусы и везде поменяла постельное белье.
К восьми вечера субботы я загрузила четыре стирки, приготовила братьям обед и ужин, искупала Шона и одела его в пижаму. Дом сверкал чистотой, зато я устала до полусмерти.
Понятно, что долго это не продлилось.
С возвращением мальчишек в дом вернулся и привычный хаос.
Держа в одной руке миску «хрустиков», а в другой — бутылку молока, я бедром толкнула дверь гостиной и вошла внутрь:
— Шон, пора ужинать.
Я поставила еду на кофейный столик, пригладила малышу светлые вьющиеся волосы и потянулась, разминая затекшую спину.
— Съешь все и в кровать, — сказала я и застонала от облегчения, чувствуя, как мышцы спины возвращаются на свои места.
Спина болела так, что я с трудом ходила прямо.
— Хочу к мамочке, — ответил Шон, указывая на хлопья. — Мама ушла.
— Шон, мама на работе, — сказала я в пятидесятый раз за сутки. — Она скоро придет, — добавила я, стараясь быть терпеливой, и поспешила уйти из гостиной прежде, чем он успел спросить, когда она вернется.
Ответа я не знала, а врать ему не хотела.
Я ведь и сама не знала, когда мама вернется.
Опустив плечи, я побрела на кухню и потянулась к чайнику.
Мне нужно выпить чаю.
И побольше.
29. Запилить лук
Джонни
В субботу в Академии я пролетел как фанера над Парижем.
Я был не в форме, и это стало видно на поле.
Еще до полудня меня вызвали в кабинет тренера Деннехи, который учинил мне допрос с пристрастием в традициях долбаной испанской инквизиции.
Оттуда меня отправили к врачу сборной на тщательный осмотр, а оттуда на следующий осмотр к физиотерапевту Джанис.
Как и предсказывал тренер, обе проверки — медицинскую и на готовность к тренировкам — я провалил.
Деморализованный и страдающий от боли, я выслушал суровую лекцию о том, как опасны попытки перетерпеть боль и чем они кончаются. После чего меня отправили домой с очередным чертовым рецептом и письмом, что я временно освобожден от всех тренировок и обязанностей в Академии на три недели, когда должен буду явиться на новый тест физической готовности.
Если я провалю и его, могу снова отправиться под нож хирурга и выпасть из графика еще на месяц-полтора.
Значит, на поле выйду самое раннее в середине мая.
Значит, я могу прохлопать свой шанс.
Нечего и рассчитывать, что за две или даже четыре недели я войду в форму и сумею пройти отбор для участия в играх U20.
Так что да, можно без преувеличения сказать, что обделался по-королевски.
Единственным утешением оставалась возможность легких тренировок в школьной команде и клубе, которые академическое начальство запретить никоим образом не могло, но это меня ничуть не утешало и не обнадеживало.
Потому что руководство Академии обязательно отправит такое же письмо тренерам в Баллилагинский регбийный клуб и в Томмен-колледж.
Шансы выйти на игру в составе клуба были невелики.
Тренер Малкахи не посадит меня на скамейку запасных — это не в его интересах, но школьная команда — это детские фигли-мигли.
Разъяренный оттого, что меня лишили возможности участвовать в играх Лиги юниоров, я весь вибрировал от напряжения, когда вернулся домой, — к счастью, там было пусто.
Мама уехала на выходные к отцу в Дублин, так что родительский допрос с пристрастием откладывался на несколько дней.
Мне хотелось плакать — я не стал бы, но до чертиков хотелось.
Надо было перетерпеть боль.
Нельзя было соглашаться на эту гребаную операцию.
Если бы не она, у меня был бы шанс войти в стартовый состав команды U20 на июньском европейском турнире.
Молодежная лига после Лиги юниоров — это мощный прыжок, и я, вашу мать, уже разбегался, чтобы его сделать.
Но не теперь.
Если не возьму себя в руки, на поле я никому не нужен.
Никому — с таким негодным телом.
Остаток дня я провел в домашнем спортзале. Я тренировался как проклятый, стремясь избавиться от жуткого отчаяния, грозящего захватить меня целиком.
Сегодняшний облом стал вишенкой, венчающей этот адский год.
Если честно, я жалел, что вернулся в школу после рождественских каникул.
Лучше бы я валялся дома в кровати и просил бы маму писать объяснительные записки о простуде и прочей херне.
С того момента все покатилось к чертям.
Тело.
Мозг.
Весь ход моих мыслей.
Меня разрывало на части.
Посреди личной трагедии мозг залип на той, о ком мне вообще лучше было не думать.
На Шаннон «как река», с глазами полуночно-синего цвета…
— Кавана, у тебя проблема, и я выхожу на сцену, чтобы вмешаться.
Голос Гибси ворвался в мои мысли, отчего я мгновенно потерял концентрацию и едва не придавил себя штангой в двести восемьдесят фунтов.
— Придурок, — прохрипел я, успев напрячь мышцы как раз вовремя, чтобы спастись от непременного удушения. — Не подкрадывайся ко мне так, мудила долбаный. — Запрокинув голову, я увидел своего лучшего друга в дверях гаража. — Я чуть не убился.
— Мог бы, — согласился Гибси.
Он подошел к стойке, где я упражнялся с весами, перехватил у меня штангу, опустил вниз, потом скинул со стойки полотенце и бросил мне на грудь.
