Так что я могу уехать куда и когда захочу!
— Серьезно? Ты будешь мне угрожать? — выгибаю бровь, не замечая, как вокруг напряглось все. Воздух стал более терпким, время прекратило свой ход, даже наш сын замер, глядя на нас с неадекватной матерью.
— Не буду. Я всего лишь ставлю перед фактом.
— Ты в курсе, что я могу подать в суд на установление отцовства?
— Попробуй, и я лишу тебя родительских прав в принципе, понял?
Можете меня расстрелять, но в голове возникает дикое желание врезать этой стерве по лицу. Ударить как мужчину. Чтобы не несла больше такую хрень. Как вообще можно было до этого додуматься? А когда-то я читал ее умной. Еще одно разочарование в своем прошлом выборе.
— Ага. Смотри на дорогу, встретимся в суде, — выпаливаю практически по слогам и ухожу к лифтам.
— Ты никогда не увидишь сына! Ясно тебе? Даже не пытайся рыпаться, я тебя в порошок сотру! — кричит мне вслед.
Насрать! Я выпотрошу мозги этой женщине, буду долбить кулаком во все инстанции, лишь бы она не выиграла суд. Не у одной нее есть связи, я тоже со многими в органах знаком. Будет по струночке ходить, если попытается увезти Марка. Ее никто не выпустит за границу без моего согласия, и я этого добьюсь!
Либо мы остаемся здесь, либо ты уезжаешь одна, чертова сука!
Глава 37. Правда жизни
— Мама! — кричит кто-то позади. — Мама, я здесь!
Голосок такой звонкий, писклявый, еще не сформировавшийся толком. Как у деток лет шести-семи.
Поворачиваюсь и вижу перед собой ребенка. Как я и предполагала, лет шести-семи. Девочка. С двумя темными хвостиками на голове и пронзительно-серебристыми глазами, которые смотрят на меня со страхом. Слезки набегают. И у меня, и у нее.
Понимаю, кого именно она напоминает, понимаю, кто стоит передо мной, но не могу сделать и шагу. Не могу подойти ближе, взять на ручки, почувствовать сладковатый аромат, которыми пахнут детки. Ноги не двигаются, приросли к полу, а между нами, казалось, возникла невидимая стена, разделяющая по разные стороны баррикад.
— Мамочка, я здесь! Забери меня!
Малышка тянет ко мне ручки, кладет ладонь на невидимую стену. Высоко-высоко, чтобы дотянуться до моей. Она такая крошечная. Хрупкая. Наверняка холодная после соприкосновения со стеклом. Хочется сжать ее поскорее в своих руках и согреть.
Но не выходит…
Детский плач слышен даже через эту прозрачную стену. Громкий. Проникающий в самое сердце.
Мама…
Полнейшая апатия, невозможность видеть перед собой реальность. Сначала в глазах темно, как в комнате без окон и света, затем потихоньку маленький лучик проникает в помещение.
А потом приходит понимание, что никакой комнаты нет, а вокруг меня слишком светло и пусто. Но дышать все равно получается с трудом. Воздух несвеж, комната не проветрена. Углекислый газ заполняет легкие, пропитывает их. Из-за этого в груди образовывается неприятный ком, который развеется лишь со временем, и то если я выйду на воздух.
Однако это не помогает. Да и свет заставляет прищуриться. И снег теперь в глаза попадает. Чертов ненавистный снег!
Когда-то я его любила. Когда-то радовалась маленьким снежинкам и ловила их ртом. Это беззаботное время прошло. Выросла. Теперь окончательно. И вряд ли меня что-то может обрадовать, когда в груди кровоточит все еще незажившая рана. Каждый гребаный день она напоминает о себе, разрывает наложенные швы. Точнее, их разрывают детские крики, доносящиеся из ЕЕ комнаты.
А я их ненавижу…
В комнате, как всегда, пусто. С ребенком, наверное, сидит. Заметила это, когда проснулась в холодной кровати. Без одеяла. Вся мокрая и дрожащая после сна. Который раз он уже снится? Не помню. Должна привыкнуть к его периодическому появлению, к одинаковому сценарию. Должна перестать бояться этих снов, но все равно, проснувшись, чувствую на лице влагу.
Когда же это закончится? Когда я перестану плакать каждое утро? Когда смогу вернуться в нормальный мир и радоваться приходу Марка с мамой? Когда разделю счастье отцовства с Олегом?
Если каждый раз при виде его сына буду вспоминать нашу малышку, то никогда…
Олег все больше и больше времени проводит с малышом. Он пережил ту боль, выкарабкался, а я так и застряла в воспоминаниях о своей беременности. Незапланированной, внезапной, но такой желанной.
— Эта сука подкупила судью! — доносится из коридора голос любимого.
— А что ты хотел? — спрашивает Эдгар. А он откуда здесь так рано? — Она же мать и будет бороться за своего ребенка до конца.
— Не можешь ей подкинуть наркоту какую-нибудь? А то не успокоится ведь!
— Вряд ли, — отвечает Эдгар. — Помнишь, кто ее папаша? Сразу же просечет. Не варик, у нее родительские права не отобрать.
— Блядь!
А вот это уже любопытно! Зачем они хотят отобрать родительские права? У кого? Подкрадываюсь к гостиной и стараюсь слиться со стенкой, чтобы никто не заметил мое присутствие.
— Переезжай, Олег! — на какое-то время возникает тишина. Кажется, они меня засекли. А, нет, все в порядке, просто мужчины молча испепеляют взглядами друг друга. — Бери с собой малую, начнете новую жизнь. Она там в университет поступит, ты возобновишь работу.
— Ты забыл, что у нее условный срок? Еще два года она не сможет выехать из России. Ей и так плохо, а тут переезд, тем более за сыном. Она не переживет.
— Сам знаешь, я могу попробовать договориться, чтобы ей скостили срок и отпустили в США, но сомневаюсь, что это сработает.
— Я уже пытался…
— Ладно, я поехал за информацией, может, получится перекупить судью.
Вот черт! Надо валить, пока меня не поймали с поличным, но это сделать крайне затруднительно после того, что я услышала. Не заметила, как прикрыла рот ладонью, как ноги приросли к полу от всей этой информации и множества вопросов, крутящихся в голове.
Никак не могу
