все в свои руки: сам сжимаю малышку в своих объятьях, сам задираю подбородок и сам касаюсь ее сладких губ. Вишневых, как всегда. За месяцы наших отношений они не сменили вкуса, пухлости, мягкости.
Движений, сносящих крышу…
Когда-то она заставила сойти с ума, заставила переступить черту между нами. Втянула меня в эти отношения и подарила незабываемые чувства. Любовь.
А сейчас она забирает их, дав последнюю возможность насладиться ими.
Рвано оставляю поцелуи на ее лице. Вдыхаю неповторимый аромат, пытаюсь насытиться им, запомнить, словно больше никогда не вдохну его. Хотя не словно, это действительно в последний раз. Неизвестно, когда наши пути вновь пересекутся и случится ли это в принципе.
Целую ее. Снова и снова целую любимые губы, сжимаю в объятьях любимое тело. Красивое. Хрупкое. Желанное. До боли в груди любимое.
Одежда тут же рвется, сбрасывается на пол. Лишь обнаженная плоть имеет смысл. Лишь наши тела, сплетенные друг с другом. Как в первый раз, рассматриваю ее аккуратную девичью фигурку. Каждый изгиб, каждую черточку, родинку, твердые вершинки груди, гладкую после удаления шрамов спину. Как в первый раз, изучаю ее округлости, сжимаю их.
Заваливаю Еву на диван, не прекращая целовать ее губы. Дыхание сбито, сердце готово выпрыгнуть из груди. Ее всхлипы раздаются в ответ на мои действия. Легкие, едва различимые. Шепот, ласкающий ухо.
И протяжный стон, когда вхожу в нее…
Двигаюсь туда-сюда, толкаюсь в нее, набирая скорость. Она красивая. Моя малышка красивая. С разбросанными в разные стороны темными прядями волос, с закатившимися медовыми глазами. И полными губами, которые она периодически прикусывает.
Любимая. Моя любимая девочка. Ты лучшее, что случилось со мной за всю жизнь.
Не могу ею насытиться, не могу остановиться, но понимаю, что ей будет хуже. После моего ухода, после этого невероятного марафона. Последнего. Еще пара толчков, и Ева сжимает меня изнутри, извиваясь подо мной. Я догоняю через несколько секунд, завалившись на нее. Держусь локтями, чтобы не раздавить ее, слышу прерывистое дыхание около уха и чувствую тонкие пальцы на своих плечах, которые наверняка оставили отметины.
Хочется помолчать. Просто держать мою девочку в объятьях и ничего не говорить. Насладиться последними минутами. Потому что иного выбора нет. Его не будет. Я не в состоянии больше бороться, а Ева не в силах видеть меня беспомощным слабаком. Она решила все за нас. И я бы ругался, скандалил, тряс ее и говорил, что наше расставание не выход, что мы сможем встретиться через два года.
Но кто-то в нашем союзе всегда был мудрее и просчитывал на несколько шагов вперед. Как вы понимаете, сейчас это не я.
— Я собрала твои вещи, — прерывает она тишину, когда наши дыхания более-менее восстановились. Не двигается. Так же лежит подо мной и гладит спину.
— Я не смогу без тебя, — разочарованно шепчу на ухо.
— Мы справимся. Я тоже перееду, буду жить своей жизнью.
— Обещай, что, если понадобится помощь, ты обязательно позвонишь.
— Хорошо, — отвечает спустя долгие секунды молчания.
И я прекрасно знал, что этого никогда не случится. Не позвонит, не сообщит о себе. Не позволит. Потому ей будет больно. Мне будет больно. В глубине души надеялся услышать ее медовый голосок еще не раз.
Но в ближайшее время это не произойдет…
Сборы слишком быстрые. До рейса осталось не так много времени. Успеваю лишь ополоснуться в душе, надеть чистую одежду и уйти. Уйти навсегда. Без прощания. Когда я вышел из гардеробной, Евы уже не было на горизонте. Не знаю, где именно она находилась, — в комнате или в гостиной.
Я не обернулся, а она не выбежала, чтобы обнять в последний раз.
Когда беру чемоданы и покидаю квартиру, слышу из-за входной двери сильный грохот. Впервые в жизни не влетаю в квартиру, чтобы посмотреть, все ли в порядке. Потому что от моего возвращения будет гораздо больнее…
Глава 39. Без тебя
Около года спустя
— Вечером заберешь Марка из яслей? Я не успею, — кричит Яна у входной двери.
— О’кей.
— Держи тогда, — она отдает Марка на руки. — Слушайся папу.
— Да! — радостно восклицает малыш. Совсем вырос, стал похож на Яну и немного на меня. Волосы такого же цвета, и тяга к рисованию появилась. Скоро все стены в доме перерисует.
Стандартный вопрос, который она задает каждое утро: “Заберешь сына? У меня на работе завал”. А я не отказываюсь. Вообще в последнее время превратился в настоящего подкаблучника, как заметил мой друг. Недавно выставка прошла, я побил рекорд по продажам и антуражу, а на лице не появилось ни единой эмоции.
— Пока-пока, — Яна машет рукой и ждет, когда сын помашет в ответ, но, не дождавшись, заходит в лифт, не попрощавшись со мной.
Яна никогда не спрашивала, в чем дело, она просто находилась рядом. Не задавала лишних вопросов, не интересовалась настроением. Знала, чуть что, и я пошлю ее прямо при ребенке. Нервы на пределе, а выплеснуть их некуда, кроме картин.
Живем под одной крышей, в одном помещении с ребенком. Нашли шикарный пентхаус в центре Нью-Йорка, обставили по последнему писку моды, теперь проводим обычные будни обычных родителей. Яна почти все время на работе, а я — в мастерской. Иногда Марк сидит со мной и рисует на маленьком мольберте, но чаще всего я один. Люблю одиночество, именно оно спасает в последнее время от самоистязания. От воспоминаний. От мыслей о будущем, которому не суждено стать реальностью.
Нащупываю в кармане половину сердца, того самого, подаренного Евой на мой тридцать третий день рождения. Сжимаю в руках, кручу, грани разреза впиваются в кожу, принося легкую боль. Не показывал ни Яне, ни Марку. Это только мое. Личное.
— Па, а кто это? — Марк тычет пальцем на сохнущую картину в мастерской.
Картина похожа на «Хлою», но не такая натуралистическая. Более размазанная, цвета перемешаны между собой, темные оттенки доминируют, вместо ярких и контрастных. Но все же абстракцией вряд ли это можно было назвать, скорее портрет.
Ее
