А чтобы приласкать меня прежде?.. тогда бы я просто сказал вам, что для этих аминов не нужно было постороннего света: они сияли сами и освещали собою все пространство… Но этого еще мало… вообразите, они летали!.. Какое завидное положение!.. Таким образом, вы можете себе представить, прелестная Катинька, что они были
В неугасимом дне без ночиЛегки, как крылья эфемер,Светлы, как… что бы, например?..Ну, например, как ваши очи!..
Видите ли, какая необъятная бездна света?.. и какого света!..
Одна любовь и красотаМогла им только освещаться,И должно, кажется, признаться,Тот свет не нашему чета.Итак, чтоб вам узнать бы тожеСей блеск духовного огня,Вам стоит полюбить. — «Кого же?»— Да разумеется меня!
Впрочем, с последнего нашего свидания я по некоторым приметам сужу о вас совершенно иначе:
Хоть мне и жалко головы,А я свихнусь на этой точке:Мне кажется, что амин вы,В земной, прелестной оболочке.
Например, теперь посмотрите, как много волшебства в этом пламенном, проницательном взгляде, который вы устремили на меня! Посмотрите мне в душу…
Она открыта перед вами:Как в ней торжественно светло!Но безнадежности мечтамиСей дивный свет заволокло…Однако ж, друг мой, ради Бога…— «Вот это мило! что за друг?» —Да опустите вы немногоСвоих ресниц блестящий пух;А то ей-ей! собьюсь я с толку:Монголов позабуду яИ все о вас, звезда моя,Твердить я буду без умолку.
Вот так!.. очень хорошо!.. прелестно!.. теперь извольте слушать.
Хотя амины утратили большую половину первой чистоты своей, первых своих наслаждений; но как еще много оставалось для них!.. Вечная любовь; вечное согласие; собственный, неугасимый свет; быстрый, легкий, вольный полет по всему Самбу-Тибу; сладкая эфирная пища и долгая, долгая жизнь… А как вы думаете, поскольку они живали? — «Я думаю по 1000 лет.»… — Извините меня, прелестная Катинька!.. Амины жили… страшно выговорить… по 80 тысяч лет. Согласитесь, тут было когда пожить…
О! если бы тогда на светСлучилось мне и вам родиться,Да я бы сорок тысяч летВсе стал за вами волочиться.
В то время они имели еще надежду получить обратно прежнее свое блаженство; а какого тягостного изгнания не украсит надежда?.. Проходили сотни тысяч лет; казалося, что былое опять начинает веять на них своим упоением, вдруг один из духов нашел Шиме, или земное масло, как называют другие [5]. Монгольские книги не говорят ни полслова, каким образом лукавый помог ему найти это масло, а потому я решительно не знаю,
Как этот плод явился чудной,Отсюда близко ль, далеко;Но что иному очень трудно,То для нелегкого легко.
Главное дело в том, что дух нашел запрещенный плод; конечно,
Найти, оно и ничего бы,Ведь он его и не искал;Да вот в чем амин маху дал:Он скушал маслица — для пробы.
Ну, разумеется, после этого он тотчас озаботился соблазнить родных, товарищей, знакомых — и пошла круговая порука.
И что же вышло напоследок? —Что в несколько печальных днейНаходкой масляной своейУмаслил всех монгольский предок:Идти — не видно ничего,Лететь — к земле невольно тянет,И, верно, амина тогоНикто добром не воспомянет.
Тут понадобились и солнце, и луна, и звезды, и все это было тотчас же сотворено. Весь Самбу-Тиб дышал новизною: новая жизнь, новые чувства, новые наслаждения; но уже лета этой жизни были сочтены вполовину. Впрочем, и сорок тысяч лет
Хоть перед вечностью ничто,А выжить, право, не безделка;По крайней мере, все ж не то,Что нынче наша скороспелка.
Казалось бы, что на этом месте должна кончиться вся история: новый порядок вещей в течение нескольких сот веков поневоле сделался старым; забывая утраченное, амины помаленьку привыкли пользоваться настоящим: все шло как нельзя лучше. Еще не было слов: порок, слабость, зло; добродетель царствовала повсюду: она была неисчерпаемым родником, из которого изливались тихие, чистые, продолжительные удовольствия души…
Чего бы, кажется, им надо?Ну жить бы, жить да поживать!Так нет, вот видите ль, опять…Ей-ей! за них берет досада!..— «Да что ж опять? неужто плод?»— Да что же иначе быть может?..Как жаль, что наш греховный родВсегда заветное тревожит!..— «Нельзя ль мне это рассказать!Вы потрудитесь?» — Без сомненья;Но вам чужие прегрешеньяПришла ж охота узнавать!— «Не спорьте!» — Слушаю-с! Однажды(А как случилось это зло,До нас в рассказах не дошло),Итак, от голода ль, от жажды,Какой-то амин молодойОт всех своих знакомых тайноНашел какой-то плод случайно,Который назывался: Ой…На всем пространстве Самбу-Тиба,Родяся, сладости такойНе ел мой амин удалой —Что в рот — так тотчас и спасибо!Вот он поел немножко — глядь?Ему чего-то стыдно стало,И хоть он скушал очень мало,А вдруг позыва нет опять…— «Ах, это страх как интересно!» —Вам интересно?.. очень рад!Но я побьюся об заклад,Что остальное вам известно…— «А кто ж расскажет это мне?» —Да тут не надобно рассказа;Ведь это старая проказа —Так и последствия одне…Смекнув тогда, что сделал худо,Он в лес — где гуще, где темней,И ну перекликать оттудаПоочередно всех друзей:Сюда! здесь ужин вам богатый!Я вещь чудесную нашел!..И вот на зов один пришел,Пришел другой, пришел десятый;И нечего таить греха,Хоть и без умыслу — а ели…— «Что ж вышло?» — Вышло, что на делеРазвязка чересчур плоха…Когда был кончен сытный ужин,Тогда узнал любой из них,Что различать приметы ихНе очень зоркий глаз был нужен…— «Мне это что-то мудрено;Так разница была, наверно?» —Как рассказать бы вам, примерно,Не очень ясно, не темно?..
Да вот положимте, что вы находитесь в обществе девушек и мужчин: сперва стали обнимать вас ваши подруги, потом обнял я, я, и я, потому что мне нельзя же позволять, чтобы каждый обнимал вас сколько ему угодно… Теперь сравните наши объятия…
Нашли ль вы разницу? — «Нашла!» —Так и для них за преступленьяПора тяжелая пришлаВам неизвестного влеченья…
С тех пор, как на Самбу-Тибе понадобились местоимение: он и она, с тех пор начались все бедствия. Жизнь укоротилась вполовину и потом, впоследствии, стала убавляться постепенно…
С тех пор все становилось плоше,На место правды вкралась ложь.Тогда и самый-то хорошийНе слишком больно был хорош,Все упадать душою стали,В сердцах зашевелилось зло,И тут же на беду сыскалиЕще какой-то плод: Сало.
В этом проклятом Сало, или Салло, или Салу, заключался корень всех пороков, и первое бедствие, постигшее обитателей Самбу-Тиба в несчастное время, было — утрата чистой, духовной пищи, эфирное тело их сделалось грубым и требовало земного. Долго употребляли они: Масло, Ой и Салу…
Вдруг наконец один из них…— «Неужто снова напроказил?» —Да! он остаток счастья сглазил,Затем, что ел плотней других…— «Опять мне новая загадка!» —На этот раз загадки нет.Однажды, севши за обед,Поел он, знаете ли, сладко;Ну чтоб ему потом вздремнутьВ тени древесного наклона,Или пройтись для моциона,Или заняться чем-нибудь;А он — он был в большой заботеИ запрещенного плодаПрипрятал к ужину тогда,Но как ошибся он в расчете!
Такая жадность прогневила судьбу, и уже никто с тех пор не находил более на Самбу-Тибе ни Сало, ни Оя, ни Масла…
В такой негаданной бедеВсем грешным было не до шутки,Затем, что в поте и трудеПришлось кормить свои желудки.Оно б еще в ворота шло,Когда бы кончилось все этим;Но мы тотчас другое злоВ минувшем нехотя заметим.
Жадность одного породила порок любостяжания во всех; впрочем, порицать этого порока я не хочу и не могу, а кто не хочет и не может, тот, верно, и не станет.
