Такая жадность прогневила судьбу, и уже никто с тех пор не находил более на Самбу-Тибе ни Сало, ни Оя, ни Масла…
В такой негаданной бедеВсем грешным было не до шутки,Затем, что в поте и трудеПришлось кормить свои желудки.Оно б еще в ворота шло,Когда бы кончилось все этим;Но мы тотчас другое злоВ минувшем нехотя заметим.
Жадность одного породила порок любостяжания во всех; впрочем, порицать этого порока я не хочу и не могу, а кто не хочет и не может, тот, верно, и не станет.
Я сам в любостяжанье грешен…*Положимте, что как-нибудьМой пыл любви, палящий грудь,У вас — ответом сердца взвешен;Что мне, как счастия звезда,Горит в нем пламенное: да!Что звук тот, полный упоенья,Из ваших уст я сам узнал, —Тогда, не медля ни мгновенья,Я б вас с любовию стяжал…Трудовая пища была очень груба.
Кто употреблял ее более других, у того непременно портился цвет лица; кто меньше — у того он дышал свежестию…
Когда, в какой-то неге сладкой,На ваш румянец засмотрюсь,Тогда ему, от вас украдкой,Дивлюсь — и все не надивлюсь!Мне все сдается от чего-то,Что тут должно чему-то быть,И что заветное вкуситьВам не пришла б тогда охота.— «Не льстите, господин Поэт;Хвалить в глаза — смеяться значит».— Ну, признаюсь, такой ответХоть не меня — так озадачить!Да неужели мне молчать?— «Вот за глаза, как вам угодно…»— Как вы сказали бесподобно!Нельзя прелестнее сказать!..И точно! я согласен с вами:Как ни прекрасен цвет ланит,Но кто ж и как его сравнитС волшебно-светлыми глазами?..Итак, ваш нынешний приказЯ никогда не позабуду,И с этих пор — при вас, без васВсе за глаза хвалить вас буду.
Поверите ли вы, прелестная Катинька, что разность в цвете лица породила ужасный грех гордости?.. Между тем толки о дележе плодоносных земель довели к спорам; от споров дело дошло до серьезного дела, то есть до драки; а уж от драки велик ли переход до смертоубийства?.. Наконец, венцом всего зла была ядовитая зависть: чужой успех, чужой урожай, чужие выгоды — и грызли, и томили ненасытных.
К счастию всех обитателей Самбу-Тиба, явился тогда между ними некто, который чудесно сберег в душе своей всю красоту непорочности и правды… Прекрасная, величественная наружность; тонкий, проницательный, глубокомысленный ум; мягкий и кроткий нрав; — одним словом, все давало ему пальму первенства между монгольскими предками. Он стал всеобщим судьею — и суд его почитался священным. Его любовь, его уважение были высочайшею наградою добродетельных и справедливых; но зато как жестоко наказывал он порочных — он их презирал!.. Мне кажется, что для человека, который мыслит и чувствует, не может быть ничего ужаснее презрения.
Желая отвратить и на будущее время беспорядки и ссоры, он наделил каждого ровным участком земли. Все были довольны — и благодарность поднесла ему титул: князя всех духов… Но вы, может быть, захотите знать имя того,
Кого все в мире уважали,Кто был преступников гроза?Его по-эйнеткекски звали:Ма-ха-самада-Рануза…Мне должно бы сказать: Рануза,Чтоб ударение сберечь;Но орифмованная речьПодчас тяжелая обуза.
Вы, верно, знаете, что Индия и Эйнеткек — одно и то же.
Теперь потрудитесь выговорить тибетское название того же самого князя…
Оно, конечно, трудноватоСказать: Мангбай-Кгурби-Джалбу;Но вы пеняйте на судьбу,А я уж тут невиноватой.
Мне сказывали, будто по-нашему, по-русски, это значит: всеми избранный царь; впрочем, я не ручаюсь за верность перевода… Итак, прелестная Катинька, вот где начало властей. — Этот Джалбу, или Рануза, титуловался священным именем: Великого обладателя вселенной. Подданные и потомки его стали называться человеками.
Я не сказал: людьми, затем,Что в люди не выходят скоро;И потому, что в свете семВсе эти выскочки — умора!
Мне бы очень приятно было беседовать с вами; но сами посудите: возможно ли это?.. Мой эстетический сосед держит, вероятно, для голоса, как вы думаете кого? — бесхвостого павлина!
Однако ж во всяком худе есть добро, как вы это сами видите… Прежде я был не в состоянии постигнуть, что бы могло заставить слить в одну идею и ужас и хорошее; теперь
Понятна эта мне причина;Я глубоко в нее проник,Когда услышал крик павлина:Вот крик — так настоящий крик!Прошу тут выразиться просто?Что этой речью объяснишь?Невольно скажешь: ты, бесхвостый,Ужасно хорошо кричишь!..Но он час от часу сильнее;Ах! отодвиньте дальше стул;Закройте уши поскорее;Закрыли?.. Режут!.. Караул!..
Рассказ пятый
Ух!.. как гора свалилась с плеч!На нашей стороне победа!..Однако ж надо подстеречьУжо затейника-соседа…
«Здоровы ль вы?» — Все слава Богу!— «Да что ж у вас за эпиграф?» —А вот я буду тотчас прав,Как расскажу все понемногу.Сбылся, сбылся мой сладкий сон!Недаром он три ночи снился:Я от павлина открестился,Да, этот варвар — подарен!— «Павлин?.. вы шутите?.. кому же?»— Сосед невесте подарил;Вот, признаюсь, разодолжил!Я весел за нее и вчуже.
Таким образом мой эпиграф есть порыв неукротимой радости, и как не радоваться, когда все довольны?.. Сосед — изобретательностию в сюрпризах; невеста — подарком, а я… мне кажется, я довольнее всех. —
Теперь могу я на простореРассказ мой снова продолжать,А там павлин извол кричать:Я в стороне… мне что за горе?
Шагямунианцы признают, что душа бессмертна, но как они признают это?.. Не по убеждению просвещенной веры, как мы, а по внушению невежественного суеверия, как многие. Высокая мысль с. о жизни в бесконечности искажена у них всегдашним соединением души и материи. Они никак не могут различить бессмертного духа разумения, который проявлен только в одном человеке от неистощимого духа жизни, который, под всеми возможными формами, так блистательно проявляется в природе; одним словом — они верят переселению душ.
Однако же, по их мнению, самою высочайшею наградою добродетели будет степень праведного, или бурхана, которую они получат на том свете. — «Так бурхан значит праведный?» — Извините меня! вы не отгадали!.. Бур есть сокращение слова: бурин, то есть всецелый (как вы), совершенный (как вы), без недостатков (как вы); а слова хан, по-нашему — царь. Стало быть, бурхан значит: всесовершенный царь. Мне бы хотелось, впрочем, привести к вам любого из этих фениксов: я бы посмотрел тогда, как бы он начал сравнивать свои совершенства с вашими, и Боже его сохрани, если бы он, как-нибудь зазнавшись,
Рассказывать мне важно стал,Что он и перед вами: бурин,Тогда бы я ему сказал,Да ты, голубчик, просто: дурен!
Впрочем, многим ли удастся попасть в бурханы? — У многих ли формуляр души так чист, как у вас? — Потому-то шагямунианцы и веруют в постепенность наград и в постепенность наказаний. Например: богатый повеса может переродиться в страдальца нищего, надутый вельможа (прошу его не прогневаться) — в осла; какой-нибудь хвастун — в зайца, какая-нибудь чопорная болтунья — в дворняжку и т. д. Если бы, паче чаяния, дело дошло до меня, то я желал бы в особенности избегнуть только двух вещей:
Чтобы не быть мне в жизни новойСлугой покорным дурака,Да лошадью еще почтовойУ разбитного ямщика.
В рассуждении наград низшего достоинства, у них почти та же самая история: безобразный может переродиться в красавца; человек мелкий — в крупного; человек недостаточный — в богача.
Но тем, кто все на свете дниПровел, как следует, в законе,Для тех в Амголонту — Ороне [6]Набрал чудес Шагя-Муни;Там вся возможность наслажденья;Там рай, и не один — а пять,И я об них без замедленьяМогу теперь же рассказать…Главнейший рай есть: Сукувада,(Так уж назначила судьба),И там, очей и душ отрада,Сидит бурхан Абидаба.В других владеют Аичжиба,Берозана, Раднасамбава,И в пятом Амуги Сиддидж:Ну уж фамильи! что за дичь!Насилу выговоришь, право!Зато уж в райских сторонахЧто за места предорогие!Там на серебряных древахРазвились ветви золотые,И ярко светятся на нихПлоды из камней дорогих;Там нету мрака и тумана;Там благовонно и светло,И дивно там струи Аршана [7]Горят и блещут, как стекло!
Однако ж позвольте переменить материю, а то у меня только понапрасну разгораются зубы.
