Рассказывал о самом необходимом из быта солдата, о боевой подготовке и личном опыте. Тот оказался очень богатым. И языков мой отец брал, и в рукопашной сходился в окопах, дерясь пехотными кинжалами, и в штыковых бился. Учил меня, как целиться, быстро заряжать, стрелять по бегущим целям. Что мог-показывал, заменяя винтовку со штыком той же длинны палкой.
Много уделял внимания науке стрельбы из ручного пулемёта. В русской царской армии и в РККА в основном применялись конструкции Льиса, реже Мадсена, и совсем неохотно эксплуатировались пулемёты Шоша. Напирал отец на то, что стрелять нужно короткими очередями, прицельно – длинная очередь всегда вызывает перегрев, заклинивание пулемёта. Он объяснял, что стрелять длинной очередью можно только для того, чтобы в момент атаки заставить залечь наступающие цепи противника. И уже короткими – выкашивать врагов по одному. Советовал мне стать пулеметчикам, ибо «в атаку не ходит, а кресты все его», «один может целую роту остановить».
Перед самым уходом с Дашей взяли благословление родителей, обручились у местного батюшки. У нас в поселке действовал домовой Храм, Иваныч закрывал на это глаза. Теперь точно должна дождаться! Когда уходил, плакали все: мама, сестры с братом, Даша.…Даже в глазах отца я впервые в жизни увидел блеснувшую слезу. Дом отбирали – не было слез. А вот тогда появились. Видно чувствовал что-то старый солдат…
Армия для меня стала особенным этапом в жизни. С одной стороны многое радовало. Кормили хорошо, мясо в рационе каждый день (чего никогда не было у деревенских; тем более у бывших спецпоселенцев). И хотя есть хотелось постоянно, на армейском пайке ребята быстро вырастали, обвивались мышцами. Чистое постельное белье опять же.
Ну а с другой стороны – я же бывший кулак! Спецпоселенцев начали призывать с 1939 года. И в моей роте я был один «раскулаченный». Меня сторонились, со мной мало и неохотно общались. Самые сложные работы, самые неприятные наряды – мои. По боевой подготовке какое-то время я превосходил своих сослуживцев, за счет знаний, переданных мне отцом. Но, ни командиры, ни сержанты этого как будто не замечали. А сослуживцы злобно коситься, пытались как-то задеть выскочку. В итоге стал служить как все, никак не пытаясь выделиться.
Но находились люди, кто постоянно выделял. Особенно наш политрук, по фамилии Барыбин. Тот всегда особенно долго смотрел на меня на политсобраниях, норовил найти, к чему прицепиться. Когда говорил в своих лекциях о врагах народа, всегда поворачивал голову в мою сторону, как бы показывая взглядом—вот он, живой и недобитый враг. Особенно же любил вести разговор о раскулаченных, и когда шла речь о правильности и необходимости данного политического шага, обязательно уточнял: «верно я говорю, красноармеец Грушко?». Приходилось поддакивать.
И все же нам везло. В том смысле, что ни в «освободительном походе» в Польшу, ни в зимней войне с Финляндией, мы не участвовали. Про «зимнюю войну» ходили страшные слухи: как будто целые батальоны гнали под пули и снаряды на убой. Никто в это особо не верил, да и разговоры такие пресекались самими солдатами. Опасались особого отдела.
Так прошел первый год. А в декабре 1940 к нам в батальон назначили двух новых командиров. Непосредственно командира батальона – майора Пантюхина и командира моего взвода – лейтенанта Белика. И с того момента жизнь пошла совсем иная.
Майору Александру Владимировичу Пантюхину в 1940 г. исполнилось 37 лет. Мощный, кряжистый мужчина с тяжелым, холодным взглядом, лицо его было изуродовано шрамом во всю правую щеку; он был человеком нелёгкой судьбы. Как позже нам рассказал Белик, Пантюхин являлся ветераном 4-х войн.
Боевое крещение комбат принял, будучи бойцом партизанского отряда на Донбассе (сам он из тех мест). Совсем мальчишкой, шестнадцати лет, в 19-ом году сражался против белых. Впрочем, недолго и не очень успешно. Получил ранение средней тяжести, чудом избежал расправы. После чего отлеживался дома, родные не допустили, чтобы он второй раз сбежал воевать.
Служба в армии его прошла в Средней Азии – дрался с басмачами. После армии – учёба в Военной Академии. С 1936 по 1937 год воевал в Испании, где получил памятный шрам. А вернувшись в 1938 году, попал в особый отдел. Эту страницу своей жизни он никому не открывал.
Но всё-таки Пантюхину повезло. После ареста он оказался не в лагерях и не на том свете, а в конце 1939 года восстановлен в звании и принял участие в боях с белофиннами. Белик тогда служил под его началом, будучи зеленым младшим лейтенантом. Оттуда и знание подробности службы комбата.
Сам Белик – высокий, светловолосый, улыбчивый молодой человек с умным взглядом. Эрудированный и сильный, он заставлял меня неметь от восхищения, демонстрируя различные приёмы «САМОЗ».
С их появлением в батальоне началась реальная подготовка к боевым действиям. Нас учили настоящие, хлебнувшие войны командиры.
Первым этапом стали учения с метанием боевых гранат, что до того не приветствовалось и не практиковалось из-за опасности несчастных случаев.
В начале до автоматизма доводились действия с метанием гранат учебных, после практиковались боевые. Белику не было никакого дела до того, что я раскулаченный, ему было важно, какой я солдат, каков каждый солдат его взвода. А потому впервые за время службы я начал серьезно стараться. Как результат, был допущен к третьему этапу обучения – метанию боевых гранат с 2-х секундной задержкой при броске. Большинству этот приём просто объяснили, с отработкой на учебных макетах. А по одному человеку от каждого отделения, самому подготовленному, выделили для отработки практических навыков. Вот и я попал в эту группу.
Справились без несчастных случаев. Азарт был диким, мы почувствовали себя настоящими воинами.
Затем был объявлен месяц рукопашной подготовки. Три недели подряд с подъема до отбоя, до автоматизма отрабатывались приёмы штыковых схваток. А в остаточное время прошли соревнования-поединки между бойцами, с индивидуальным и командным зачетом. Наш взвод оказался первым на соревнованиях благодаря Белику, который дополнительно занимался с нами и показывал приёмы из «самоз». К соревнованиям мы уже достаточно неплохо владели подсечками и зацепами, что дало нам явное преимущество.
После этого «рукопашного» месяца основной упор сделали на стрелковую подготовку. Активно учились стрелять по движущимся мишеням, несколько раз проводились ночные стрельбы. Отрабатывалось взаимодействие пехоты с пулеметными и минометными расчетами. Батальон, усилиями командиров, превращался в единый боевой организм.
Была выделена группа лучших стрелков, их учили снайперскому делу. В первую очередь маскировке, выбору позиции и цели, «свободной охоте» на открытой местности и в лесу, в городе и траншеях. И естественно меткой, кучной стрельбе. Правда, винтовок с оптическими прицелами у нас в Энгельсе пока не было.
Солдат учили вести бой, как самостоятельные боевые единицы, учили тактике ведения боя отделениями, взводами, ротами. Учили вести не только атаку или обороняться; но также отрабатывались и такие тактические приёмы, как засады, ведение боя в городских условиях, встречный ночной бой.
Практиковалось условное уничтожение дозоров и постов, захват языков. В процессе подготовки отмечались наиболее способные и обучаемые солдаты. Была создана целая система поощрений – от добавки к приёму пищи до увольнений. В числе отличившихся был и я, показав помимо гранатометания хорошие результаты в рукопашной схватке, снятию часовых.
В довесок к боевой подготовке нас по уши закопали в землю. Точнее мы сами закапывались по командам взводных, на время. Нередко, вместо стрелковых ячеек, мы рыли окопы полного профиля, что для большинства бойцов и политруков (а также некоторых командиров) казалось совершенно лишним. Однако Пантюхин был неумолим.
Во время тактических учений Белик обратил внимание на мои познания в области пулемётов. В этот период взвод доукомплектовали ручными пулемётами Дягтерева (ДП).Узнав в короткой личной беседе об отцовских наставлениях, он добился того, чтобы я стал первым номером расчёта.
Это время было лучшим в довоенной службе. Пулемет я очень полюбил, гораздо легче «Льюиса», скорострельный, достаточно надежный – ДП даже внешне казался мне красивым. Отец в свое время учил, что с оружием надо обращаться как с молодой женой, так же бережно и внимательно – чтобы не подвело в бою. И я очень старался следовать этому наставлению, никогда не ленился почистить и смазать свой дягтерев. Ну а стрелять… с двухсот метров мишени поражал свободно.
В начале июня мне дали младшего сержанта. Гордился, что сказать. Сослуживцы поздравляли, предлагали отметить в увольнении – с приходом новых командиров отношения внутри взвода сильно изменились. Парни стали проще и терпимее относиться друг к другу, забыли о политике, начали ценить именно человеческие качества и успеваемость по службе. Одним словом, стали настоящим воинским коллективом. Даже Барыбин, что постоянно косился и пытался вмешаться в процесс подготовки (и регулярно вежливо посылался куда подальше), ничего особо поделать не мог.
