сентября.
На минорный лад в душе настроен,
Я немножко сердцем изнемог,
Неким платоническим героем,
Оказавшись здесь, у Ваших ног.
Дм.Кедрину
Умом, душой и верой светел,
Прозрачен до корней волос,
Ты сам «всем существом в поэте»
Не смог ответить на вопрос.
И я, на горе иль на радость,
Перед собой не согрешу,
К высоким музам не причастен,
Как неприкаянный брожу.
Иду-бреду по травам росным
И слышу-вижу -
вот она!
Вся философия вопроса
Во мне самом -
обнажена.
Болит она! Живёт! Страдает!
И вопрошает! И кричит!
От отрешённости рыдает.
От просветлённости – молчит.
МЕЛОДИИ
Предгорья, заводи, мосты…
Звучат мелодии над ними
От «Безымянной высоты»,
Вплоть до пассажей Паганини.
И в послегрозовой тиши
У стен кровавых медсанбата
Как исцеление души
Всплывает «Лунная соната».
В непостижимости большой
Плывут те звуки убыстрённо.
Всей обнажённою душой
Приемлю я их обострённо.
И в полудрёме, в полусне,
Как сердцу горькая услада
Звучит элегия Массне
За гранью дальней канонады.
Почти до боли и до слёз,
(Отнюдь не слёз сентиментальных,
А тех, что по коре берёз
Струятся тихо в далях дальних).
Затем – торжественный… хорал.
Плывёт в неброском полусвете.
Я не на шутку захворал
Звучанием хоральным этим.
Раскис? А в чём моя вина?
Но как в суровую годину -
Звучит «Священная война»
И я опять в строю едином.
Леонид Попов с товарищем до войны.
ЛУННАЯ
СОНАТА
Снаряды, словно огненные слитки,
Под-над землёй… И взрывы вдоль реки -
Эресы бьют… Мортиры бьют… Зенитки…
На бреющем проходят «ястребки».
Возмездие вершит «одна шестая»
И бог войны – на тысячи стволов.
И мы стоим, от устали шатаясь,
У наших хирургических столов.
Не в клинике, известной на Арбате.
Теперь нам раем кажется Арбат!
Здесь хирургия наша – в медсанбате,
В развалинах развёрнут медсанбат.
В ногах – железо, черепицы груды,
Вокруг – окаменевшая печаль.
И кажется великолепным чудом,
Здесь чудом сохранившийся рояль.
Сыграть на нём бы как-то на досуге.
Но снова бой – и снова недосуг.
Гудит земля по всей её округе.
И снова, снова раненных несут.
Ни роздыха, ни воздуха лесного,
Лишь кровь и кровь – в расщелины полов.
И мы стоим – какие сутки! – снова
У наших хирургических столов.
То был итог. Конец войны. Вершина!
Последняя военная весна!
И нас в ту ночь внезапно оглушила
Волной нахлынувшая тишина.
Та тишина, что не убить набатом.
Она плыла в немую вышину.
И раненные слушали солдаты
Неслыханную эту тишину!
Как музыку! Как свет! Как откровенье!
Как вздох далёких ласковых подруг…
Присел устало за рояль трофейный
Ведущий медсанбатовский хирург.
И как бы в дань нелёгким этим годам,
До спазма в горле радостен и горд,
Он пальцами, пропитанными йодом,
На пробу взял возвышенный аккорд.
И стал играть он раненным солдатам,
Для них, для них -
для раненных солдат! -
Не что-нибудь, а «Лунную сонату» -
Одну из потрясающих сонат.
Ещё вчера моей военной лирой
Владел лишь Марс, ведя в огонь,
и вот -
Над страшными руинами, над миром
Соната величавая плывёт.
И ту сонату слушают солдаты,
Как Родину при шелесте берёз,
Как Ленин слушал «Аппассионату» -
Самозабвенно, искренне, до слёз.
А врач играл, спокойный и красивый.
Достойные хирурга своего,
Солдаты с окровавленных носилок
Смотрели как на бога, на него.
Застыли звёзды над погибшим городом.
Живою жизнью ночь напряжена.
…Звучит финал. Последние аккорды.
И снова в медсанбате – тишина.
Седой солдат, держась за подоконник,
Сказал при всех, не пряча влажных глаз:
–Спасибо вам, товарищ подполковник,
Затихли раны… Полегчало враз…
Поётся в песне: «Где ж однополчане?»..
Ушли в запас военные врачи.
Иных уж нет. Но лунное звучанье
По-прежнему в ушах моих звучит.
Иной раз встретишь боевого друга,
И думаешь: «Пора бы всех собрать
И попросить ведущего хирурга
Ту самую, ту – Лунную сыграть».
ЦИКАДЫ
Из сонма жизней
соткан этот звон.
Иван Бунин
О как бы написать мне про цикад!
Они, цикады, век меня волнуют.
Лишь загрустит дымящийся закат -
Они заводят песенку сквозную.
И как они поют и как звенят!
О чём звенят -
понять не очень просто.
Порой мне кажется, что про меня,
В далёком прошлом
сельского подростка.
Про что-то сокровенное,
про ночь,
Исполненную красоты вселенской,
Когда «своей дремоты превозмочь»
Не в силах я,
про светлый образ женский…
А может, про тревогу той поры,
Когда в чаду военного угара
Цикад я слушал у Сапун-горы
В ночи,
К исходу третьего удара.
Как после миномётного огня
Они – неоглушённые – звенели
Вокруг меня,
где плавилась броня.
И надо мной,
где звёзды зеленели.
Где – помню, помню! -
В круторылый танк
Метнул солдат
Последнюю гранату -
И сам упал.
Я полз к нему в овраг
И раны перевязывал солдату.
А он, солдат, планиду не корил
И, слыша гул ушедшей канонады,
Нет, не стонал, а тихо говорил:
–Послушай, доктор, как звенят цикады…
Идут года.
Уже не про меня -
Про лунные, про чуткие ладони
Они – цикады – всё звенят,
звенят
В Загорске,
в Сочи,
где-то в «Тихом Доне».
ГДЕ ТЫ, ЛЕНА?
Лене Лихачёвой, санинструктору
209-го истребительно-противотан-
кового артиллерийского полка
Вновь припомним рубежи и даты…
Как в далёких ротах и полках
Умирали храбрые солдаты
У девчонок милых на руках.
Сколько было этих добрых рук-то?
Память их доселе сберегла.
Лена, батарейный санинструктор,
Где теперь ты? Как твои дела?
Прошлое всё ярче и острее.
Артогонь… Разбитое село.
Голос командира батареи:
«Санинструктор ранен… Тяжело».
Огневой расчёт спасён тобою,
Зубы сжав, ведёт смертельный бой.
Моё приказ оставить поле боя
Был тогда не выполнен тобой.
Мысленным те дни окину взором,
И живут как всполохи во мне
Дуванкой, Мекензиевы горы,
Ближний бой от бухты в стороне.
…Я живу. Тружусь. Пишу. Старею.
Голова моя уже бела.
Лена, санинструктор батареи,
Где теперь ты? Как твои дела?
У КАРТИНЫ
НЕИЗВЕСТНОГО ХУДОЖНИКА
Чья кисть касалась этого холста? -
Солдат, рванувший гимнастёрки ворот…
Распорота снарядом высота
И божий мир
Напополам распорот.
А он, солдат, как будто в землю врос,
Стоит огромный, плечи в развороте,
Высок, голубоглаз, русоволос -
Живая память матушке-пехоте.
Висок осколком искоса пробит
И сбился бинт на раненой ключице.
Мне кажется, что сквозь присохший бинт
Кровь у солдата до сих пор сочится.
Жестокие мазки.
Не сокрушить
Ту боль мою, которой нет придела -
Быть может, я
Не всё, что нужно сделал,
Чтоб он, солдат, тогда остался жить.
ГДЕ ТЫ, ЛЕЙТЕНАНТ БРАГИН?
Чтоб вспомнить всех,
Хмельной не надо браги нам.
Суровых дней героику пою.
Я вспоминаю лейтенанта Брагина
И молодость военную мою.
Последние эрессы кинув с берега,
Враг уходил под за внутренний обвод.
Этапные бои у Кенингсберга -
Здесь завершался огневой поход…
Его внесли на жухлой плащ-палатке,
Пронизанного очередью пуль.
А он шутил, что всё-де мол, в порядке,
Что в рай отправлен вражеский патруль.
Лицо его как будто бы из мрамора,
Глубокой отливало синевой,
А он острил:
–Обуйте в шину Крамера,
Я снова в бой, не бойтесь – я живой!..
Друзья мои! На мужество равнение!
Катюша, санинструктор, не реви…
Хочу понять – смертельно ли ранение?
И думаю: не умирай, живи…
А враг давил огнём предельной мощности,
Творился на земле кромешный ад,
Смешалось всё, и никакой возможности
Мне с Брагиным пробиться в медсанбат…
И чтоб у смерти лейтенанта вырвать
И веру в жизнь увековечить в нём,
Решил я лейтенанта оперировать
Здесь, на КП, под проливным огнём.
Сказали б мне мои коллеги-скептики,
Что принял я решенье сгоряча.
Здесь никакой классической асептики -
Лишь сумка полевая бригврача,
Лишь вера в человеческое мужество,
Увенчанное славой боевой,
Лишь трудное врачебное содружество
С доктриною военно-полевой.
Мы шли всё дальше по дорогам выжженным,
Теряя след товарищей в пурге.
И вот письмо с единым словом -«Выживем!»
От Брагина пришло из ППГ.
Для нас, врачей, светлее нету чаяний,
Превыше дел и устремлений нет,
Чем бой за жизнь ребят таких отчаянных,
Порой безвестных вестников побед.
Идя сквозь годы, помним мы о раненых,
Их подвигах на боевом пути.
Мы будем вечно благодарны Брагиным
За то, что привелось нам их спасти,
Солдатам нашим, Фронтовому Воинству,
Всё вынесшему на своих плечах,
Всем, кто помог возвысить нам достоинство
И звание военного врача.
ПАМЯТЬ
Коль был в боях,
Наверняка ты
Запечатлел до этих дней
Блиндаж нехитрый
