А Бандура в это время расправлялся с Бруннером. Он схватил его за грудь, прижал к откосу траншеи и взмахнул над ним кинжалом.
Адольф в свете уже угасающей ракеты увидел тускло блеснувшее лезвие клинка и в отчаянии забормотал:
— Я есть ком-му-нист… Тельман!..
Рука Бандуры замерла в воздухе.
— Что-о? Ты — Тельман?!
— Я… Я… коммунист… гут. Ленин зеер гут…
Бандуре некогда было разбираться, кто в действительности этот немец.
— Возьми его на себя, Чобот, — обратился он к огромному, плечистому разведчику. — Да смотри, чтобы не сбежал.
— Есть взять на себя!
Подбежал Королев. Заметив его, Бандура спросил:
— Связь уничтожил?
— Все сделано, товарищ старшина.
До слуха командира взвода чуть слышно донеслась длинная автоматная очередь. Это стрелял Озеров, который вместе со своим отделением был включен в группу Бандуры. Сбив с ног долговязого немца и отобрав у него автомат, он метнулся к блиндажу, врезанному в откос хода сообщения. Ворвавшись в подземелье, при тусклом свете свечи он увидел спящих солдат. Закрывшись с головой шинелями и пятнистыми плащ-палатками, прижавшись друг к другу, они лежали на нарах. Прикрыв за собой дверь, Озеров свистнул. Немцы зашевелились, некоторые из них подняли головы и заспанными глазами посмотрели в сторону выхода. Заметив у порога человека в белом маскировочном халате, они метнулись к пирамиде с оружием. Но не успели. От двери полыхнула огнем длинная автоматная очередь.
Покончив с обитателями блиндажа, Озеров выскочил в ход сообщения. Тут уже было полно своих. По траншее, по брустверам окопов бежали люди в белых маскировочных халатах. Все они стремительно мчались в одну сторону — в тыл немцев.
Уже чаще над лесом стали взлетать немецкие ракеты, из глубины обороны бежали солдаты противника, то тут, то там вспыхивали автоматные очереди, со свистом проносились над головами атакующих трассирующие пули.
— Не задерживаться! — стоя на бруствере с пистолетом в руках, командовал Кожин. — Скорей!.. Скорей!..
Когда участились выстрелы немецких автоматчиков и Кожин увидел, что те могут перекрыть огнем дорогу подразделениям полка, он приказал пулеметчикам открыть огонь. С трех сторон одновременно полыхнул огонь ручных пулеметов — спереди, слева и справа. Бойцы теперь шли под прикрытием пулеметчиков, как по огненному коридору.
— Голубь, узнай, как там Асланов со своими орудиями, — распорядился Кожин и тут же, слева от себя, на лесной просеке, увидел силуэты лошадей в артиллерийской упряжке. Выбиваясь из сил, лошади тянули по глубокому снегу пушки, установленные на широкие полозья. Когда пушка упиралась в какое-нибудь препятствие, весь расчет сразу, облепив со всех сторон орудие, выкатывал его чуть не на руках.
— Асланов!
— Асланов здесь, товарищ майор, — с обнаженной шашкой в руках подбежал к Кожину командир дивизиона.
— Почему медленно двигаешься? Застрять хочешь?!
— Асланов не застрянет, товарищ майор! На себе пушки вытащим, но не застрянем!
— Тащи на себе. Что хочешь делай, только к сроку поспей!
— Хорошо, Асланов вытащит пушки! — словно угрожая кому-то, ответил он и бросился назад, к своим артиллеристам.
Метрах в тридцати от просеки, под сосной, Вартан заметил какого-то человека в накинутой на плечи пятнистой плащ-палатке. Он стоял за стволом дерева спиной к Асланову и, выставив ствол автомата в сторону артиллеристов, тщательно прицеливался. В стороне от него командир дивизиона увидел еще несколько человек. «Немцы!» Он, не задумываясь, бросился к ближайшему гитлеровцу.
— Ай, нехорошо, дорогой! Нехорошо поступаешь! — зловеще вымолвил Асланов и занес шашку над головой.
Услышав позади себя голос, человек в пятнистой плащ-палатке резко обернулся, вскинул автомат, хотел дать очередь, но Асланов опередил его. Со всего размаху слева направо он полоснул саблей по голове гитлеровца. Тот, схватившись за голову, рухнул ничком в снег.
Асланов выхватил из кармана две гранаты и одну за другой метнул их в немецких автоматчиков. Раздались взрывы, крики раненых. С трудом пробившись к дивизиону, Асланов стал торопить людей.
— Бистрей! Бистрей! — кричал он. Вартан сравнительно чисто говорил по-русски, но слово «быстрей» он никак не мог произнести правильно.
Бой разгорался все сильнее. Если первую линию траншей полк захватил быстро, то ко второй пробивался с большим трудом. Немецкое командование пришло в себя и стало бросать против полка Кожина все, что имелось под руками. Гитлеровцы усилили огонь, пытаясь заткнуть прорыв резервными подразделениями, преградить полку дальнейший путь, окружить и уничтожить его здесь, в глубине обороны своих войск.
Батальоны Кожина упорно двигались вперед. Основные силы полка уже вырвались на тактический простор, оказались в тылу немецких войск… Только третий батальон, вместе с которым шел Петров, запаздывал.
Вскоре майор Кожин в конце просеки увидел лыжника. Это был красноармеец Павлов. Он очень торопился.
— Что-то, видимо, случилось, — сказал Кожин Воронову, стоявшему рядом с ним.
— Да, судя по тому, как спешит Павлов…
— Товарищ командир, третий батальон отрезан! Майор Петров просит помощи!.. — еще издали, задыхаясь, крикнул Павлов.
Только несколько секунд размышлял Кожин, как лучше поступить. Но комиссар опередил его. Обернувшись к подразделениям, остановившимся на короткую передышку, он крикнул:
— Соколов, роту лыжников!
Первая рота быстро подготовилась к маршу. Воронов даже не стал объяснять ей задачу. Все слышали, о чем говорил Павлов.
— Может, кого-нибудь другого пошлем с ротой, Антоныч? — предложил Кожин, хотя и знал, что Воронов не изменит своего решения.
— За мной! — скомандовал комиссар и во главе этого небольшого отряда лыжников помчался вперед, скрылся в снежной метели.
2
Отряд Воронова, пробившись к третьему батальону, помог ему прорваться сквозь кольцо окружения и выйти к полку.
Полк тут же двинулся дальше. Чтобы сбить с толку немцев, Кожин сначала повел подразделения на северо-запад. Достигнув шоссейной дороги, он повернул на юго-восток. А через десять километров снова резко изменил направление. Этот маневр, ночная мгла и метель помогли полку оторваться от гитлеровцев. Через несколько часов полк втянулся в густой, заснеженный лес, находившийся километрах в пятнадцати юго-западнее Березовска. Здесь, среди вечнозеленых елей и сосен, почти не чувствовалось ветра.
— Сто-о-ой, привал! — скомандовал Кожин.
Командир полка знал, что в этом лесу в октябре находились тылы дивизии, которая занимала оборону левее его части. После них остались землянки. В них Кожин решил разместить людей и дать им отдых. Выставив наблюдателей, он приказал накормить бойцов.
Солдаты повзводно занимали нетопленные землянки, расстилали на полу и сохранившихся нарах хвойные ветки, ложились на них, укрывались плащ-палатками и тут же забывались тяжелым сном. Не спали только командиры и охрана этого необычного лагеря.
Шло время. Кожин чаще поглядывал на, часы, оборачивался назад и смотрел на лесную, занесенную глубоким снегом дорогу. Там, за лесом, была небольшая деревня. В крайнем доме должен был ждать представитель отряда, за которым несколько дней назад были высланы разведчики. Через этого человека Кожин собирался договориться о встрече с Пастуховым и о совместных действиях в тылу у немцев полка и объединенного отряда партизан и ополченцев.
— А может, представителя отряда по пути перехватили немцы? — спросил комиссар, которого тоже беспокоило то, что разведчики долго не возвращались.
— Кто знает. Может, и перехватили. Подождем еще немного. Если в деревне никого не окажется, пошлем Бандуру в Горелый лес. Давай пока пленным займемся. Ты не успел поговорить с ним?
— Нет.
— Валерий! — крикнул Кожин.
Валерий даже не шевельнулся. Он так устал, что спал стоя, прислонившись к сосне.
— Голубь! — еще раз позвал командир полка.
Голубь с трудом разомкнул веки, посмотрел в сторону поваленного дерева, на котором сидели командир и комиссар. Сделав над собой огромное усилие, он оторвался от сосны и неуверенными шагами подошел к командиру.
— Я вас слушаю, товарищ майор…
— Спишь?
— Сплю, — чистосердечно признался Голубь.
— Ладно, давай сюда пленного, а потом можешь спать.
Голубь направился в ближайшую землянку, где под охраной Чобота находился пленный.
Вскоре перед Кожиным и Вороновым предстал пленный в своем живописном наряде.
— Фамилия? — строго по-немецки спросил Кожин.
— Бруннер Адольф.
— Коммунист?
— Нет.
— А почему ночью назвался коммунистом?
Бруннер не знал, что ответить. Подумав немного, он решил сказать правду:
