— Коммунист?
— Нет.
— А почему ночью назвался коммунистом?
Бруннер не знал, что ответить. Подумав немного, он решил сказать правду:
— Я не помню, что говорил ночью, господин майор. Ваши люди так внезапно появились перед нами, что… Я очень испугался, потому и вспомнил про коммунистов, про господина Тельмана.
— Значит, только в трудную минуту вспоминаете про Тельмана и коммунистов? — зло спросил Воронов. — А сами держите их в тюрьмах?
— Это не совсем так. Гестапо держит в тюрьмах не только коммунистов. Некоторые люди, которых я лично знаю, брошены в концлагерь только за то, что сочувствовали коммунистам…
Бруннер рассказал, где расположен штаб группы, о своей части, о настроениях среди солдат. Говорил он и о себе. Поведал о том, что некоторое время был ординарцем адъютанта Мизенбаха и самого генерала, и о том, как попал на квартиру Ермаковых.
Александр, услышав последние слова Бруннера, решил было как можно подробнее расспросить его о Наташе, о том, как она живет среди врагов, но сдержался. Не хотелось о самом светлом, самом дорогом человеке говорить с гитлеровцем.
— Ну, что скажешь, Иван Антонович? — спросил Кожин после того, как Голубь увел Бруннера.
— Я ему верю.
— Я тоже. Но он сообщил нам то, что мы и без него знали. А меня интересует Гюнтер.
— А чего ты еще хочешь? Место расположения его полка знаешь, численность и вооружение тоже известны.
— Это верно. Но ты забываешь, что сведения наши трехдневной давности. За это время Гюнтер мог уйти с прежнего места или получить новое пополнение. Скажем, танки, которых у него не было…
* * *
Бандура вернулся в часть только к вечеру. Вместе с ним пришел Митрич. Он и оказался тем человеком, которого с нетерпением ждал Кожин.
Войдя в землянку и вскинув к рваному малахаю окоченевшую от мороза руку, он стал докладывать прерывающимся от волнения голосом:
— Товарищ командир, боец отряда народного ополчения Шмелев…
Кожин не дал ему докончить. Улыбаясь, он шагнул к нему, обнял и расцеловал его небритое, заиндевевшее на морозе лицо. И комиссар тоже потискал старика в своих объятиях, а затем, усадив возле печки, попросил:
— Ну, рассказывайте, Филипп Дмитриевич, как вы там, в лесу? Как Степан Данилович, как остальные?
Митрич рассказал, что в отряде все в порядке. Люди все это время, пока находились в тылу у немцев, вместе с партизанами вели борьбу с врагом. Пустили под откос немецкий эшелон, взорвали три моста и два склада с боеприпасами.
В конце он сообщил о том, что, по мнению Данилыча и командира партизан, встречу лучше всего провести в Сосновке. Она как раз на полпути от расположения полка и отряда.
— А разве немцев нет в этой деревне? — спросил Воронов.
— Нету. День постояли и снялись, а теперь — ни одного фрица. Но разведку придется еще раз послать для верности. Дом, где будете совещаться, на краю деревни, у самого леса. В случае чего — скроетесь в лесу. Да и охрана будет. Наташа все рассудила как полагается. Бедовая девка. Она и дом выбрала сама, и про охрану не забыла…
Кожин с волнением слушал Митрича.
— Как же Наташа попала в Сосновку? Она же в Березовске находилась с матерью…
— Верно. Находилась. Только заболела она…
— Кто, Наташа?
— Нет, Надежда Васильевна заболела. От голода. В городе ведь ничего нет — ни муки, ни картошки. Все под метелку загребли, проклятые. Одним словом, новый порядок. Люди еле ноги таскают. Вот и с Ермаковой приключилась беда. Пухнуть начала от голода. А в Сосновке знакомая женщина оказалась. Дарьей зовут. У нее и живет Надежда Васильевна. А Наташа к ней наездами бывает.
— Ну а теперь как, поправилась Надежда Васильевна? — спросил Кожин.
— Сейчас ничего. Ходить начала. А то совсем худо ей было. Опять в город собирается.
3
Над Сосновкой опускались вечерние сумерки. Сильно похолодало. Дул низовой ветер, мела поземка. В деревне не было ни одной живой души. Все вокруг словно вымерло. Но вот в конце улицы показался какой-то человек. Глубоко засунув руки в карманы шинели, подняв воротник и нагнувшись немного вперед, он быстро шагал вдоль забора. Выли голодные, вконец одичавшие собаки. Этот вой раздражал его, бил в уши, холодил душу. Чтобы не слышать противного воя, человек зашагал еще быстрее, чуть ли не бежал по улице.
От противоположного конца деревни навстречу путнику шла женщина. Это была Наташа. Поравнявшись с неизвестным, она остановилась так внезапно, будто наткнулась на невидимую преграду.
— Женя?!
Она смотрела на Хмелева и не хотела верить, что перед ней именно тот человек, который не так давно вместе с Олегом бежал от немцев, спасся от смерти.
— Как ты попал сюда, Женя?.. Зачем пришел?
Хмелев не отвечал. Он стоял перед Наташей и молча смотрел ей в глаза.
После той жуткой ночи, когда на рокадной дороге появились немецкие танки, Евгений жил словно во сне. Что бы он ни делал, где бы ни находился — перед его глазами ежечасно, ежеминутно вставала одна и та же картина: танки с белыми крестами на броне врываются на щукинскую полянку, окружают усадьбу лесника и землянки, в которых находятся свои, русские люди… Бьют из пушек и пулеметов… Со всех сторон выбегают бойцы в одних гимнастерках, устремляются навстречу танкам, плюхаются прямо в снег, бросают гранаты и стреляют, стреляют… Хмелев видит, как танки ломают строения, убивают этих полураздетых людей, давят их своими гусеницами, а он, Евгений, стоит на опушке леса и даже не пытается прийти им на помощь. Хмелев до сих пор не мог сообразить, как он оказался на этой опушке — не то хотел хоть с запозданием, но добраться до штаба полка и что-то сообщить командованию, оправдываться, доказывать, не то заблудился и пошел не в ту сторону.
Хмелев не знал, что эта горстка людей в конце концов устояла, преградила гитлеровцам путь к автостраде, к Москве.
Одно Евгений осознавал ясно. Он понимал, что это чудовищный, предательский удар из-за угла. И этот удар в спину однополчанам был нанесен только потому, что он струсил, не сделал того, что ему надлежало сделать.
На опушке оставаться было нельзя. Оглядываясь по сторонам, он углубился в лес и побежал туда, откуда появились немецкие танки, где был прорван фронт советских войск. Ему хотелось как можно скорее уйти от этого страшного места, добраться до Березовска, где-нибудь отдохнуть и забыть обо всем.
Хмелев рассчитывал, что теперь-то уж немцы оставят его в покое. Но не успел он появиться в городе, как его тут же привели к Берендту.
— Вы нарушили данное нам слово. Вы бездействовали в расположении русских войск. За это вас следовало бы расстрелять, — строго выговаривал ему полковник. — Но, учитывая последний ваш поступок, я не отдам такого приказа. Я дарю вам жизнь. Но… в знак благодарности вы должны выполнить еще одно задание…
Евгению было приказано отправиться в лагерь к русским военнопленным и заняться вербовкой — уговорить их добровольно согласиться служить немцам. И Хмелев пошел в этот лагерь. Худые, изможденные, до полусмерти избитые люди с презрением и ненавистью смотрели на него, называли трусом, изменником, плевали ему в лицо, а он… он как заведенный говорил им то, что ему велено было говорить.
Там, в лагере, Евгений услышал страшную весть. Один из пленных, костлявый человек с изможденным лицом, узнав его фамилию, зло, сквозь зубы произнес:
— Шкура, ты здесь на задних лапках ходишь перед фашистами, а они целый месяц истязали твоих родителей в лагере, а потом повесили их.
Оказалось, что этот военнопленный только на днях был переведен сюда из гжатского лагеря. Он своими глазами видел, как казнили родителей Евгения.
— Нет, нет! Этого не может быть. Неправда! — закрываясь руками, как от пощечины, истерически закричал Евгений. А потом, когда это подтвердил еще кто-то из пленных, он сразу сник, замолчал и ушел из лагеря.
«Вот как повернулось все. Отец и мать казнены. Берендт обманул меня, не сдержал своего слова. А может, завтра, когда я ему буду уже не нужен, он и со мной поступит так же, как поступил с моими родителями?..»
Хмелев решил бежать от немцев. Но куда? Этот вопрос он задавал себе уже не один раз и не находил на него ответа. Назад, к своим, дорога отрезана. К партизанам? Но кто укажет путь к ним? Да и тот ли это путь? Партизанам ничего не стоит связаться по радио с Большой землей и узнать, что он за человек.
Хмелев думал об этом каждый день, час, минуту. Ему порой казалось, что он сходит с ума от этих мыслей.
Еще месяц назад у него было все: Родина, честь, товарищи, — и вот теперь всего этого не стало. А ведь только в этом и была жизнь.
В одну из ночей он долго плутал по улицам Березовска и вдруг оказался перед домом, где жила Наташа со своей матерью. Нет, пожалуй, это случилось не вдруг. Когда Евгений убежал из полка и снова вернулся к немцам, он старательно избегал встречи с Ермаковой. Он боялся, что, если девушка снова увидит его в городе, ей все станет ясно. Она возненавидит его, а может быть, сделает так, чтобы его уничтожили свои же, русские. Но постепенно, дойдя до отчаяния, он сам стал искать встречи с ней. В глубине души он надеялся, что Наташа выслушает его и все поймет, подскажет какой-нибудь выход… Он не мог больше один на один оставаться со своими мыслями. Не мог молчать.
