Вам не нужно будет заботиться ни о чём! На подобных балах нет хозяина и хозяйки, а лишь танцевальный учитель: он принимает билетики за уроки. Летает между гостями как пух! Нет веселей этих детских балов. Представьте себе: четырнадцати-, тринадцатилетние девочки в первый раз надели длинные платья. Хорошенькие, улыбаются, глазки горят, личики раскраснелись…
– Гусли, чистые гусли! – расхохоталась маменька. – Всегда заслушаюсь его. Смотрите, как расписал: девочки… У самого-то «личико раскраснелось»…
– Ну-с, ваше сиятельство, изволите ли принять положительное решение?
– Решение? – переспросила маменька с глупейшим видом. – Какое решение?
Вот за эти дешёвые клоунские приёмчики ей и капают рейтинги, злобно подумал я.
– Согласны ли вы, ваше сиятельство, – терпеливо повторил Иван Онуфрич, – устраивать в вашем доме, в вашей прекрасной зале подобные танцевальные вечера?
– Ну-у-у… – маменька вытянула губы трубочкой. Видно было: ей льстит, что все от неё ждут чего-то, но при этом она ни бельмеса ни понимает. – Балы, ты говоришь?..
– Да, детские вечера.
– Мы с покойным графом давали балы дважды в год. Но ты сам давеча говорил, что дела наши не в порядке…
– Об этом я и толкую, графиня. Чтобы поправить дела, нужно устраивать вечера по два раза в неделю: к примеру, по пятницам и воскресеньям…
Маменька выпучила глаза:
– Да ты что?! Какие ещё два раза в неделю? Шутишь?
– Иначе средств недостанет…
– Глупости! Вы меня, может, считаете за совершенную дуру, но я слишком знаю, как балы дороги!
– Ваше сиятельство, здесь происходит совсем обратное…
– Мало мне было покойного графа, – не слушала маменька, – с его клубом, охотой, театрами, бог знает чем! Теперь ещё «девочки тринадцатилетние», «глазки горят», да два раза в неделю? Вам «личики раскраснелись», а мне разорение? Нет, мои дорогие, бредни надо оставить! Я от вас ждала помощи, а вы вон что… Не согласна и не согласна! И больше не говорите таких пустяков. Нет и нет!
Повисла длинная пауза.
Вдруг Аграфена Филипповна с длинной шеей, похожая на морщинистую лягушку или на ящерицу, до этого не издавшая ни единого звука, медленно проскрежетала:
– Это – часом – не – история – о привидениях?
– Что?!
– Терпеть не могу – истории – о привидениях, – проскрипела старушка.
Иван Онуфрич расхохотался, мы вслед за ним – и одновременно заговорили: маменька с Ольгой, Онуфрич со мной. О чём говорили, неважно – кондуктор скомандовал: «гур-гур фоном, музыка».
Болтая, я думал, что вся прошедшая сцена прибавила очков маменьке – и убавила мне. Онуфрич мне рассказал про танцевальные вечера, я сразу же согласился. А маменька – нет. В конце концов она сдастся – балы-то эти на самом деле нужны не нам, а шоушейхам, чтобы картинка была красивая… Но получается, что окончательные решения принимает она, а не я. Это надо сломать…
Тут на пороге гостиной возник Ферапонт и доложил ровным официальным голосом:
– Варвара Васильевна Черменёва!
– Кто? – переспросила маменька. – Вар…
– Сестра! – отрубил я по-военному. – Я решил её вызвать.
Все ахнули.
– Эт-то ещё что тако-ое? – маменька начала древнегречески раздуваться. – Что это вы себе вздумали?! Тихой сапой, не ставя меня в известность…
Почему-то она обращалась ко мне на вы – наверное, чтобы было страшнее:
– Я вас спрашиваю!
И, не дав мне открыть рот, взревела, прижав руку ко лбу:
– В глазах темнеет! Удар!..
Подождав, пока к ней подбегут лакеи и пока Ольга успеет выбраться из-за стола, маменька осторожно упала, её подхватило несколько рук.
– Ферапонт, – сказал я с подчёркнутой невозмутимостью, – где Варвара Кирилловна?
– В прихожей, ваше сиятельство…
Дуняша выкатила моё кресло из-за стола. Онуфрич тоже поднялся.
– Ах, со мною удар! Умираю!.. – неслось нам вдогонку.
А я подумал: туда тебе и дорога.
* * *
Дом Орловых был сконструирован очень хитро, как соты. Если шоумаклерам нужно было выиграть время, они могли закрыть пару (две пары, три пары) дверей, и переход в соседнюю комнату превращался в целое путешествие. Поэтому взаимное расположение комнат было не так-то просто понять. Но за прошедшие месяцы я, разумеется, выучил, что прихожая находилась между синей гостиной и ломберной. Во время бала дверь из прихожей в гостиную была открыта. Однако в обычное, не танцевальное время, чтобы попасть из гостиной в прихожую, нужно было сначала выехать в коридор и обогнуть по периметру часть бальной залы.
За эту минуту я успел многое передумать. Конечно же, я заметил, где пролегла пограничная линия между двумя лагерями. В продолжение всего застольного разговора Онуфрич выказывал мне почтение как главе дома – и теперь отправился вместе со мной встречать Варю.
А Оля – та головы в мою сторону не повернула: прыгала вокруг маменьки вместе с горничными, что-то ей капала и прикладывала в честь фальшивого приступа.
Ну и чёрт с тобой, думал я. Хочешь остаться со старой маменькой, утонуть с ней – тони. А у меня появится молодая союзница.
Я вспомнил школьные времена: с каким прожорливым любопытством встречали любого новенького или новенькую. Здесь было то же самое чувство, только гораздо сильнее: представляете, с этой новенькой месяцами жить в одном павильоне бок о бок… Сначала нас было четверо, главных героев: я, Ольга, маменька и старый граф. Потом пятеро (с Митенькой). Потом на месяц мы остались втроём. И теперь нам опять подкидывают четвёртую – наверняка шоураннеры выбрали актрису сильную, необычную: должны же они подогревать зрительский интерес… А может, у нас с ней закрутится что-нибудь? Ещё непонятно, сестра она, не сестра… Вы мне английского доктора обещали, думал я, мысленно обращаясь к маменьке и примкнувшей к ней Ольге: как вылезу из проклятого кресла, как мы с этой Варей сплотимся, как жару вам зададим…
7
Гостья стояла в прихожей, низко опустив голову. На голове у неё был так называемый капор. Сейчас капором называют мягенький капюшончик, а у нас в девятнадцатом веке это была здоровенная шляпа в форме трубы с завязками под подбородком. Больше всего капор смахивал на мегафон, с которым помреж бегает по площадке.
Лицо гостьи было полностью скрыто в этом раструбе: виднелась только жидкая светло-серая прядь волос, и под лентами – тонкая шейка. Варя стояла, странно вывернув ноги: обычно так стоят те, кто занимался в детстве гимнастикой или балетом. На ней было наверчено довольно много одежды, плотной и грубой – но всё равно было видно, насколько она тонюсенькая: ручки-спички, талия, как говорится, осиная…
– Варвара Кирилловна! – воскликнул я на опоре, самым лучшим из своих голосов, самым богатым. – Добро пожаловать в родной дом! Как я рад наконец познакомиться с вами!
Гостья подняла голову – и в раструбе
