class="p1">Маменька так округлила глаза, словно ничего более скандалёзного в жизни не видела.
– Бог мой, милочка… Да ты, верно, устала?
– Агафья, отведи Варвару Васильевну в её комнату, – резко сказала Ольга.
Варя с готовностью встала – и в это мгновение я увидел Сейку. У нас нечасто случались семейные ужины, но в конце он обычно вскакивал точно так же, как Варя сейчас: йес! Больше не будут мне компостировать мозг, скорей к себе в комнату, закрыть дверь на задвижку, нырнуть в компьютер…
– Пожалуй, пора и мне отдохнуть, – слабым голосом молвила маменька.
К ней скопом бросились горничные. Нарочито тяжело опираясь на много рук, маменька выбралась из-за стола, остановилась, прижала руку к груди, отдышалась.
– Чувствую слабость сил! – сообщила она. – Оленька, доброй ночи, дружочек. – Подбежавшую Ольгу нежно поцеловала. Мне еле кивнула: – Бонсуар[13], Алексис.
Мы остались вдвоём (не считая Дуняши, Ольгиной горничной и двух лакеев. За прошедшие месяцы я приучился не видеть слуг, воспринимать их как мебель. С другой стороны, когда вы на сцене с партнёршей – вы же вдвоём, зрительный зал не считается…)
– Может быть, – не очень уверенно предложил я, – и мы последуем примеру нашего Робинзона?
После ухода маменьки Ольга не села на место. Посмотрела на меня сверху с холодным недоумением.
– Помолимся вместе? Об умиротворении несогласий, – робко пошутил я, – забвении междоусобий?
Повисла пауза. Ладно, ладно тебе, думал я, отомри. Ну да, да, признаю, с Варенькой лажанулся. Варенька не союзник совсем… Ну и чёрт с ней. Вспомни, думал я, посылая Ольге волны тепла, вспомни, как хорошо мы «молились» месяц назад, вечером после папенькиных похорон, как ты стояла коленопреклонённая на подушечке, а я сверху поглядывал в твой аккуратный вырез…
– Я помолюсь у себя.
Ольга вышла в сопровождении горничной. И никаких поцелуев – ни «рука в руку», ни даже контрольного в лоб.
* * *
Дуняша отвезла меня в мою комнату, повернула кресло к иконам – и вышла своей мягкой тяжёлой поступью.
В наушнике загудело:
– «Благослови, влады-ы-ыко-о…» – И сразу возникло чувство, будто меня вмуровали ногами в бетон.
Я несколько раз писал Алке, просил, чтобы с меня сняли это молитвенное ярмо. Алка ответила: скажи спасибо, что не приходится еженедельно по два часа подряд читать «молитвы к причастию» и потом «причащаться» (что бы это ни значило). У тебя верующий персонаж, написала Алка, мы и так оставили тебе минимум.
Ну и что? – огрызался я. Был верующий – пусть теперь разуверится. Пусть у него (у меня) случится внутренний кризис. Динамика должна быть? Ну нельзя, стонал я про себя, невозможно так насиловать человека…
Думая это, я продолжал шевелить губами, отдельные фразы повторял вслух. С моей фотографической памятью я давно уже выучил наизусть все молитвы – и утренние, и вечерние. В настольную Библию были вклеены полтора десятка страничек, которые притащил ещё Ванечка-семинарист, – с переводом на современный язык. Так что я даже смысл понимал… Но на сотый раз мозг как будто покрылся лаком, слова соскальзывали, ничего не задевая внутри: «помилуй», «помилуй мя грешнаго», «вольныя моя грехи и невольныя»…
Единственное, что меня хоть немножечко развлекало, за что я мог мысленно хоть чуть-чуть зацепиться, – это был список грехов:
– «Или кого укорих…»
Кого я укорих (то есть укорил)? – думал я. Никого. Меня все укорих – и Ольга, и маменька, а я никого не укорих…
– «Или опечалих…»
То же самое. Меня все опечалих, а я никого не опечалих.
– «Или солгах…»
Что значит «солгах»? Нет, слово-то я понимаю, солгал. Но я же актёр. Я живу по сценарию. Я не солгах, я сыграх. У меня вся работа – «солгах»…
– «Или объядохся…»
Это да, признаю, объядохся маленько. Но уж очень вкусную кулебяку с вязигой испёк Маврикий. Надо сдерживаться, уже штаны тесноваты… Но что, вы считаете, это такой уж серьёзный грех? «Объядохся»…
– «Или опихся…»
Ах, чего бы я сейчас ни отдал за «опихся»!.. За три месяца – один-единственный раз… Я подробно вспомнил мальчишник с цыганками, с тоненькой Ксюшей, которая так хорошо сидела у меня на коленках… Да и тогда – не опихся толком, а так, слегка пригубих…
Каждый вечер, когда мне заводили эту молитвенную шарманку, мне чудилось, что она будет вечной. Но двадцать две минуты всё-таки истекали, и я оказывался на свободе до следующего утра. Кончились они и на этот раз. Наступила бархатная тишина.
Появилась Дуняша, чтобы помочь мне разоблачиться и переползти из кресла в кровать – но я почувствовал, что не засну. Из-за круглосуточной неподвижности я стал засыпать очень плохо. Чем ворочаться в тёплой постели, подумал я, лучше провести время с пользой.
Дуняша меня закатила за стол, зажгла две свечи, чтобы в глазах были красивые блики. Я для виду задумался ненадолго, потом обмакнул перо в сухую чернильницу и начал писать вам письмо – самое первое. Вы его помните?
ДАВНО НАЗРЕВШЕЕ ПОЯСНЕНИЕ
Теперь, когда бóльшая часть учебного материала пройдена (и, надеюсь, усвоена), пора дать ответ на ряд назревших вопросов:
– Зачем, собственно, А. Орлов так подробно описывает происходящее на площадке?
– Когда?
и
– Кому?
Наверняка вы обратили внимание, что начиная с самой первой главы А. обращается не к воображаемому читателю (как это делаю я), а к некоему конкретному адресату. Он, в частности, пишет о Камиле Файзуллине: «Вы его знаете, он играет Мишеля». И далее:
– «Не буду вдаваться в детали, вам, наверно, и не полагается…» (там же, глава Δ10);
– «Вдруг вы не знаете, кто […] такой [Целмс]? Я ведь тоже в вашем мире не ориентируюсь…» (глава Δ13), и пр.
Логика повествования наконец подвела нас к самому первому тексту из тех, которые я включил в это пособие, – т. е. к тексту, который был первым написан.
Как сообщает сам А., в день появления Вари, 25 февраля по новому стилю, после вечерних молитв он почувствовал, что не заснёт, и, чтобы скоротать время, написал некоторое письмо. (Я приведу его ниже.) В этом письме наш герой обратился к семинаристу Ивану, который в течение подготовительного периода обучал резидентов «Дома Орловых» основам религиозного этикета.
Однако через четыре дня, 1 марта 2022 года, вместо Ивана на это письмо ответил некий «священник Георгий». Я не наводил о нём справок (не было необходимости): полагаю, это один из преподавателей НУПДС (Николо-Угрешской православной духовной семинарии), с которой у нас был заключён небольшой договор – студентов и преподавателей НУПДС мы привлекали для консультаций и для участия в нескольких эпизодах религиозного содержания (сценах соборования, отпевания, похорон и т. д.).
В течение следующей недели А. Ю. Орлов отправил священнику целый ряд
