еще полторы — на подготовку людей, которых мне и в обычной-то жизни захотелось бы по широкой дуге в подворотне обойти, не то что работать с ними или учить чему-то. Был ли толк с такого «сотрудничества»?
Лично я кроме нервного срыва, расколотого стола и разбитой губы ничего не получил. Исследовать Седьмой виртуально, реально и эмпатически я и без Алана с компанией могу, напакостить «Апостолу» у меня кишка тонковата оказалась: негде особенно, да и не в чем. Единственное, за что им можно сказать «спасибо», так это за переоткрытие Седьмого, без их чрезмерной инициативности, может, мы никогда бы до него заново не добрались. А себя я мог похвалить только за то, что начал готовить плацдарм для моих ребят, изучив часть опасностей планеты.
Так что после вчерашней стычки я больше не собирался и толики своего мастерства, и крупицы знаний и навыков отдавать на сторону без боя. Я наконец-то осознал, что себя надо ценить как специалиста. И как человека. И пошел бы Андервуд с его придирками… Некомпетентных не крадут крупные криминальные структуры, так-то.
И вот тут я вплотную столкнулся с каверзной задачкой: как отказаться от навязанной работы и заняться любимым делом прям под носом у бандитов? Пепельноволосого я нагло рассчитывал перетащить со временем на свою сторону, такими кадрами не разбрасываются. Оставалось придумать, как подъехать на непуганом змее к Алану и выбить себе такую возможность. Например… Да, так можно. И Тайвина я не подставлю, и Райса. А я… Тут уж как получится.
Когда Алан появился в нашей тюрьме снова следующим вечером, я склонил голову в секундной заминке, изучая его сбитые костяшки пальцев, а потом ультимативно ему заявил:
— Это бесполезно.
— Что? — так же, как и я, склонил голову промышленник.
— Учить ваших людей чему бы то ни было. И кулаками мы тоже ничего не добьемся, ни в переносном смысле, ни в прямом.
— И что вы предлагаете?
— Оставьте мне Райса и дайте два дня. Если за два дня мы вдвоем не отыщем что-то полезное именно вам — я попробую пересмотреть подход к обучению, честное слово! Но пока мне просто мешают и тормозят.
— Что такое «человечность»? — совершенно неожиданно для меня спросил Алан.
Я не стал долго думать.
— Качество такое. Когда двуногое млекопитающее без перьев при отсутствии прямой угрозы для своего существования помогает другим двуногим млекопитающим без перьев.
— Вот она, ваша главная проблема, — с крохотным призраком улыбки констатировал апостолец. — Человечность. Вы верите людям, и ждете того же от них, а этого делать никак нельзя. Я могу обещать вам два дня только в одном случае: в обмен на что-то вещественное. Такая эфемерная субстанция, как честное слово, со мной работать не будет. Итак, за двое суток вы даете результат — или меняете проигрыш на жизнь. А уж чью — вам выбирать. Хотите — Райса, хотите — Тайвина.
— Согласен, — я опешил, признаться, но отозвался мгновенно, хватаясь и за призрак возможности. Тайвин за моей спиной чуть чаем не подавился. — Только если мне выбирать, то я и выбираю. Моя жизнь.
Тайвин поперхнулся вторично.
— За коллегу я еще могу понять, но вы готовы умереть за едва знакомого вам бандита? — изумился Алан. Я впервые видел в его эмоциональном фоне настолько яркое и искреннее чувство. Кроме злости в его исполнении.
— Да, — пожал плечами я. — В конце концов, я принимаю решение, мне и отвечать. Почему во имя моего выбора и ошибок должен расплачиваться кто-то другой? Буду считать, что это жертва на алтарь науки.
— Ты с ума сошел? — хрипло подал голос Тайвин.
Я не стал оборачиваться, только улыбнулся промышленнику: да, мол, так я мыслю, так существую.
Алан пожал плечами и покачал головой.
— Как знаете. Сделка?
— Сделка, — подтвердил я.
Едва Алан вышел, Тайвин поправил очки, сложил руки на груди и с нескрываемым сарказмом заявил:
— За-ши-бись. Героизм головы просто зашкаливает. Инстинкт самосохранения ты сам у себя в настройках отключил, или помог кто?
— Тай…
— Про себя ты никогда не думаешь, я знаю. Про Корпус и своих ребят ты тоже думать не стал. Но ты б про меня хотя бы подумал, а? Если тебя из-за твоего принципиального идеализма убьют, то что буду делать я? — у Тайвина от возмущения заалели скулы, и я, порядком огорошенный, под напором его чувств отступил назад и вжался в угол.
Гений не просто разозлился, он был полон ледяного бешенства вперемешку с ледяными же щупальцами ужаса, природу которого я не понял. Но глубже в чувства друга лезть не мог, чтобы прочувствовать всю их подоплеку — мы же договорились.
— Тай, да брешет он. Не посмеет. Сам же слышал, что нельзя полагаться на его честное слово.
— А если нет? — почти задохнулся от злого волнения ученый. — Он уже готов был однажды спустить курок!
— Курок невозможно спустить, его можно только взвести. Нажимают на спусковой крючок, — педантично сообщил я на автомате и взмолился: — Тай, да придумаю я что-нибудь!
Тайвин замолчал, потом поправил очки и заявил, каждой фразой нанося мне мощный эмпатический удар. Он не понимал,
