темно-шоколадная коса, небрежно заплетенная вокруг головы, чуть не рассыпалась.
— Хорошо, пусть будет почему. Но почему именно вы? Нельзя было, что ли, группу добровольцев подготовить, раз уж так приспичило?
— Кто-то другой обязательно напутает и все испоганит. Нет, это должен быть только я. Мы.
— Да чтоб вас… Ты понимаешь, что ты можешь умереть? А твои… идейные последователи? Ладно, если уж на то пошло, буду циничной. У Кары полный дом кактусов, у Сашки только два кота, как-нибудь раздадим и пристроим. Допустим, даже родители Ника переживут, хотя мне сложно это представить. Но остальные! У тебя самого сыну всего три года, ему нужен отец, а не его научное геройство ради фактов и теорий!
— Зато это будут теории и факты, нужные для всего человечества. И для него в том числе. Он поймет, когда вырастет, а вот почему не можешь до сих понять ты, хотя уже взрослая…
— Да кому они будут нужны, если тебя самого не станет? Смерть — величина конечная! Ничего уже для тебя не будет. О себе ты не думаешь… А о тех, кто тебя любит, ты подумал? О жене, о сыне? О…
Она хотела продолжить, но сдержалась. Не время и не место. Но он понял.
— Розовые сопли в сахаре, Оль. И приемчики грязные. Космос — неподходящее место для разговоров о любви. Иди уже, тебе пора наш шаттл отстыковывать. А то график эксперимента нарушится.
Ольга в бессильном отчаянии медленно погладила дверь, словно гладила зверька, и холодный металл под пальцами чуть ниже сменился теплым. Вздрогнув, она остановила ладонь, неведомым для себя образом поняв — Райли точно так же стоит, прижав руку к переборке по ту сторону, и это тепло — тепло его руки.
— Райли…
— Мы не изменим решения. Иди.
Ей захотелось хорошенько выматериться, ударить кулаком, да посильнее, но она только плотнее прижала ладонь к двери, отвечая теплом на тепло. Тихо выдохнула:
— Райли… Удачи.
И поймала в ответ такое же тихое, едва слышное:
— Спасибо.
Она ушла быстро, почти бегом. Но в конце коридора, перед тем как нырнуть в шлюз и закрыть его за собой, не выдержала и оглянулась — дверь в лабораторию оставалась заперта.
Спустя несколько часов она стояла на обзорной палубе и смотрела на транслируемое извне изображение. Крупная металлическая капля шаттла с отчаянной командой ученых внутри словно падала вверх, повернув тонкий конус резонансного двигателя вниз. Будто у космоса есть верх или низ, грустно усмехнулась она.
Сейчас несколько часов уйдет на подстройку под частоту колебаний звездной системы, к которой уйдет шаттл, потом еще время на раскачку, время на поправку под ритмику звездного сектора и ритмы Вселенной… Старик Риман был прав, и множественность пространств и подпространств, в которых вообще невозможно пользоваться евклидовой геометрией, доказали и описали. Весь космос — гигантские медленно пульсирующие соты, а пустоты в них заполнены темной материей. Найди нужную частоту, настройся на нее — и через место, где нет координат, нет пространства, нет времени, да и скорости света тоже нет, потому что ты одновременно и свет, и материя, и звук, путешествующие неспешно по волнам песни Вселенной, резонируя вместе с ней — окажешься хоть на противоположном краю космоса. Надо только точно знать, как поет нужная тебе звезда, иначе рискуешь застрять в тягучей вечности вне времени навсегда.
Теоретически резонанс безопасен. Что такое срок жизни и инфразвуковые колебания клеток тела человека в масштабе миллионов лет, размеров и параметров пульсации Вселенной? С другой — резонанс способен разрушить что угодно, а малейшая ошибка — привести к непредсказуемым последствиям. Пока ребенок качается на качелях — он часть колеблющейся системы, но если он решит спрыгнуть, хорошенько раскачавшись, но что-то не рассчитает — как далеко его унесет безжалостная физика?
Ольга наблюдала за раскачкой шаттла, но перед ее глазами стояла не картинка из космоса, и не данные с голограммы справа от нее, где медленно кружилась многомерная модель космоса, и рядом — ползущая вверх бесконечная череда цифр и формул, яркие точки входа и выхода шаттла из резонансного пространства на галактической карте. Перед ней были искры в темно-зеленых глазах, рыжие пряди, что вечно топорщатся в разные стороны, веснушки и бесшабашная улыбка.
Серебристая капля задрожала, зашаталась из стороны в сторону маятником, начала оборачиваться вокруг себя, мелко подрагивая. Контуры стали расплывчатыми, нечеткими, еще мгновение — и остался только яркий силуэт на сетчатке наблюдателя, а сам аппарат взорвался разноцветными искорками. Ольга моргнула — рассеялись и они. Там, за миллионы с копейками световых лет отсюда, они сложатся в каплю шаттла снова — резонанс не имеет понятия времени и происходит мгновенно. Но что будет с людьми внутри…
Оставалось только ждать. И нормальными здесь были только один факт и одно знание — ожидание продлится всего неделю. Целую неделю!
Неделю у Ольги все валилось из рук. На малейший писк аппаратуры она кидалась к обзорному экрану — вдруг вернутся раньше? Но вестей не было и неделю спустя. И еще неделю. К концу третьей недели она извела сама себя — надо было вскрыть дверь и надавать оплеух по самодовольной рыжей морде! А потом поцеловать. И поплакать, уткнувшись куда-то в середину груди. И все равно, что жена и ребенок, хоть душу отвела бы.
На двадцать третий день после отправки шаттла пространство возле стационарной научной базы, висевшей унылым многоугольным пятном около Марса, озарилось пеленой радужных световых вспышек. Ольга спала, но тут же встрепенулась — почему, она и сама не смогла бы сказать. Так и понеслась к стыковочному шлюзу —
