же со своим куратором Талызин лишь потому, что, едва соприкоснувшись с гастролером, постиг: ничем приблизительным тот не удовлетворится, его ведомству нужен абсолютный, безупречный результат, ради которого перекроят хоть карту мира. Так что хочешь выкарабкаться – не просто подыгрывай, а играй в одной команде…
Семен Петрович немало подивился, когда шеф группы поддержки озвучил ту же, что и Шахар, версию контакта с Посувалюком в качестве основной. Причем гораздо больше, чем очередной подмене «Экспансии», обретшей на «малине» изначальный, дотаможенный вид. Зигзаги шпионской логистики его на тот момент откровенно утомили, выработав иммунитет «чем бы подкидыш не тешился, лишь бы не кусался», а вот психологической составной авантюры он, ощущая себя полноправной, сумевшей перехитрить «Мухабарат» фигурой заговора, дышал. Похоже, у них особое чутье, подумал Семен Петрович, выходя недавно из «малины», коль столь уверенно, без пафоса и фанатизма, отстаивают, на первый взгляд, гиблую идею для охмурения государственного мужа, взращенного сразу двумя жесткими протоколами. На поверку оказалось: отнюдь не в случайном озарении, а локализовав единственно верную струну, хоть и не пришлось по ней звякнуть…
Талызин испытал легкую досаду, когда Посувалюк толкнул дверь в комнату с табличкой «Машбюро», а не в свой, наместника великой державы, кабинет. Еще на подмосковной даче перспектива нанести визит в резиденцию посла приятно взбудоражила его эго, присовокупившись к прочим резонам в оправдание своей безоговорочной капитуляции перед дерзким гастролером. «Довелось бы когда…», – мелькнуло у Семена Петровича тогда между делом.
Как только дверь за Семеном Петровичем захлопнулась, Посувалюк резко вытянул – ладонью вверх – руку. Поначалу Талызин воспринял жест, как «усаживайся», но вовремя сообразил, что ни к одному из стульев тот не обращен, после чего оглянулся, подумав, что дверь осталась открытой. Посувалюк продублировал обращение, на сей раз придав ему движением пальцев просительную форму. Наконец Семен Петрович допетрил: посол затребовал упомянутую передачу рукой, должно быть, опасаясь, что их могут подслушать.
Талызин степенно расстегнул пальто и какое-то время бездействовал, казалось, перебирая в памяти порядок дальнейших действий. Будто определившись, извлек «Экспансию» и почему-то раскрыл на первой главе, хотя прежде этого ни разу не делал. «Что ж они накропали там такого?» – подумал он и полез за заколкой, не прочтя ни единой строки. Захлопнул обложку и водрузил на нее футляр. С виноватой миной устремился к Посувалюку, успевшему присесть на край одного из столов с какими-то древними, внешне – трофейными немецкими машинками.
– Начните с восьмой главы, – просипел вдруг ссохшимся горлом Талызин, вручая подметный комплект.
Посол взыскательно оглядел футляр, точно выискивая подвох, но открывать не стал, положил на стол возле машинки. Затем обратился к «Экспансии», как и Талызин, открыв ее на первой странице. Принялся читать, словно пренебрег директивой, и вскоре перевернул страницу. Но затем внезапно захлопнул книгу и, держа ее в одной руке, задумался. В конце концов вернулся к «Экспансии», адресовав себя к оглавлению.
Последующие четверть часа Семен Петрович не находил себе места, да так, что муки раскаяния, одолевавшие его по выходу из запоя, невнятное раздражение, по сравнению с тем, что он ныне испытывал. Его подмывало то провалиться под землю, то смыться, похерив обязательств, которые дал шпионской шайке-лейке. Он, чистоплюй, всегда обрывавший заискивания подчиненных, буквально давился душевной болью, обезобразившей лик посла с первого мгновения чтения «инструкции». Никогда прежде он не встречал такого отталкивающего расслоения личности, по внешним данным, крепкого духом и телом человека. Чрезвычайный и Уполномоченный сподобился даже не в жалкое, затурканное животное, а в смердящий кусок дерьма с суетливыми движениями и глазками. При этом – Талызин уже не сомневался – данный разворот события особым сюрпризом послу не был, чего-то подобного Посувалюк ожидал давно: слишком подобострастно тот слился с материей подметной цидулки, казалось, легко им усваиваемой.
Между тем взгляд стороннего неангажированного наблюдателя отмечал совершенно иную картину: словно продираясь через тернии, посол носился по «Экспансии», прыгая из одной главы в другую по принципу «туда-сюда, обратно». Выхватывал те или иные сколы информации, но смысловой ряд пока не выстраивается.
Тут пытка сопереживания и самоедства оборвалась. Семена Петровича захлестнула новая волна – любознательности. Исподволь до него дошло, что посол хаотично мечется по «Экспансии», не паникуя, а следуя прописанной в сюжете формуле расшифровки послания, намеренно, в целях конспирации, разбросанного по разным главам.
Вскоре Талызин озадачился: собственно, к чему вся заумь в шпионской редакции? Конечно, ловко придумано – кому придет в голову искать в вышедшей массовым тиражом книге шпионскую «телегу»? Разве что водяные знаки… Но, случись оппоненты заподозрят неладное, при вычитке раз плюнуть выявить инородные фрагменты текста! То, что они таковы, сомневаться не приходится, шифр-то не приложен!
Чуть позже Семен Петрович увидел, что Посувалюк загибает страницы, и озадачился, зачем. Подметным жанром побаловаться на досуге или как?.. Все же размеренное, не в пример прологу, умственное тщание действа в какой-то момент подсказало: «телега», мало того, что расчленена на множество раскиданных по тексту вкраплений, похоже, сдобрена еще и иносказаниями. Оттого Посувалюк раз за разом отсылает себя к прочитанному, дабы прочувствовать оттенки или вылущить из шелухи аллегорий заковыристый, первоначально ускользнувший смысл.
Любопытно, что Посувалюк присесть визитера так и не пригласил, хотя сам, едва начав грызть оглобли «телеги», переместился со столешницы на стул. Рефлексировать, костеря свою, оказалось, душедробильную миссию, стоя, Талызину было не с руки, так что даже не заметив когда, он на первый попавшийся стул приземлился.
В конце концов судорожный шелест листов затих, будто возглашая исход повинности, навязанной Семену Петровичу гримасой судьбы. Но не тут-то было…
Подвижное лицо посла, еще недавно походившее то на трусливую, то на угодливую паляницу, вдруг обратилось в ромб – запредельного изумления. Казалось, Посувалюк столкнулся с неким монстром из космоса, психикой человека не усваиваемым. А поскольку взгляда от «Экспансии» посол не отрывал, ничего не оставалось как предположить, что чудище изображено на прилагаемой иллюстрации.
Смущенный сбоем действа, Талызин с опаской привстал, норовя рассмотреть «зверя», но увидел лишь разворот обычных страниц. Его вновь подвинуло дать деру из этой камеры скелетов и трофейных реликтов, но вновь не вышло – осадила догадка, которая осенила в багдадском аэропорту: «Заколка – не что иное, как дистанционно управляемое устройство, обращенное против военной надстройки Ирака».
Семен Петрович резко встал на ноги, часто заморгал, будто на пороге какого-то решения, но затем застыл в комичной – руки по швам – позе.
На него нахлынули калейдоскопически меняющиеся, не стыковавшиеся друг с другом воспоминания и фантазии: одуревший от самогона, залитый юшкой одноклассник, размахивающий толстенной жердью в эпицентре потасовки – неизменная клубничка каждого выпускного в их деревенской школе, хоть и в своей вариации, изумленные глаза Вики, жены, при встрече с Сюзанн
