покойного узнает имя убийцы, жизнь последнего, по закону кровной мести, не будет стоить и ломаного гроша. Вам, арабисту, надо полагать, это известно. Несметные финансовые ресурсы клана – залог неминуемой расправы, куда бы вы не подались.
Тем временем политический маятник качнуло так, что, казалось бы с удавкой на шее, у вас появился реальный шанс спастись. Как несложно предположить, оказав определенную услугу.
Все следственные мероприятия по аварии будут остановлены, а материалы – уничтожены, если вам удастся следующее: личная встреча (не позднее 15 января) с Саддамом Хусейном, в ходе которой вы активируете электронное устройство в виде заколки для галстука, важно отметить, не летального, а психотропного воздействия. Запуск устройства следует синхронизировать с озвучиванием определенной фразы.
Пучок излучения визуально и камерами наблюдение не фиксируется, первые симптомы изменения психики у объекта – спустя два-три часа, ожидаемый сдвиг сознания – ближайшей, относительно сеанса, ночью. Так что ни прямо, ни косвенно вам ничего не угрожает.
В заколку вмонтировано микро-видеокамера, срабатывающая одновременно с запуском устройства. Она бесстрастный свидетель, передающий на спутник фото объекта поражения.
Устройство безотказно – технические неполадки или невосприимчивость объекта к данному виду излучения исключаются. Ремарка не случайна – призвана настроить вас на волну конструктивных, лишенных иллюзий решений.
Подводим итог. Активация устройства против упомянутого лица – ваша полная реабилитация. Да, она не обставлена гарантиями и, на первый взгляд, кажется проблематичной вследствие вовлеченности многих ведомств в расследование – КГБ, МИД, МВД, Минздрав, но…»
Тут, на середине четвертой страницы, Посувалюк замер, словно сраженный неким открытием, и медленно опустил лист на стол. Для чего, собственно, писанину развел, впилась беспощадным жалом мысль. На что рассчитываю? Защиту государства? Ты, облаченный доверием полпред, его немыслимо подставил. Не смалодушничай тогда в Масрате, не поставили бы тебя, а значит, и твою страну в известную позу. Где это видано? Посол – отпетый злодей, почти детоубийца! Любому здравому обществу это не проглотить, подавится! От тебя проще избавиться, подстроив инфаркт, нежели даже в Соловки упрятать!
Теперь о самой «миссии». В мировой истории послов убивали не раз, но покушение посла на главу государства – беспрецедентно, каким бы злодеем тот ни был! Не что иное, как удар в спину цивилизации, клич, зовущий обратно в пещеры! Лишь за то, что ты вляпался в такое, без оглядки на повинную, не только тебя – самого Бессмертных вышибут! Так что, наивный бумагомаратель, сам выползай…
Спустя полчаса реферат расслоился на тонкие полоски в посольской бумагорезке.
***
Двумя часам ранее г. Багдад, район «Аль-Мансур», частная вилла
– Вручил? – «Коррида» вопрошал молящим, несообразным его мужественной внешности взглядом.
Талызин c кислой миной едва заметно кивнул и то не сразу.
– Так отдал или нет?! – вдруг окрысился шеф группы поддержки.
– Ну что тебе? – скривился Семен Петрович, склоняя голову на бок. – Сказал ведь…
– Так сказал… А ведь завтракал! Душу не томи… – «Коррида» жестом пригласил гонца в соседнюю комнату. Семен Петрович взглянул на своих ночных похитителей, и на сей раз доставивших его из квартала посольства на «базу», стал расстегивать пальто.
– Теперь вижу, что все тип-топ, коль раздеваешься… – захихикал «Коррида». – Пошли, герой.
Хотя кавычки к «герой» интонационно не крепились, Талызин отчитывался нехотя, если не через силу. Казалось, он будто разрывается между пониманием, что от рапорта не уйти – дело-то сделано – и чувством омерзения к своей миссии, то накатывающемуся, то отступающему. И, по большей мере, говорил сквозь зубы.
«Коррида» же, напротив, держался естественно и раскрепощено – ни уточнений, ни придирок. Больше того, в какой-то момент показалось, что он куда-то дел профиль интересанта – скромно-прескромно наличествовал. Если что-то и передавал, то всетерпимость и такт. Наконец он приподнял руку, точно школьник прося слова. Талызин сразу замолчал.
– Скажи мне, Семен, – «Коррида» протер глаза, – почему не в настроении? Гору-то сбросил с плеч. Я бы, на твоем месте…
– Тебе какое дело?! – возмутился Семен Петрович. – Ты мне товарищ, родственник?
– Я твой… – чуть подумав, «Коррида» хмыкнул, – портной, можно сказать… Крою тебе черный фрак.
Хотя слова «фрак» Талызин не разобрал, но «портной» и «черный» слепились в прямую угрозу, омрачившую и без того похоронное настроение, которое нахлынуло на него едва вышел из посольства. Причем Семен Петрович даже не отдавал себе отчет, почему. То ли обрисованная Посувалюком перспектива быть «убранным» по завершении оброка, сама собой напрашивавшаяся, но почему-то не посещавшая его ни разу, то ли тягостный осадок от встречи с послом, сродни приему родов у жены, нагулявшей на стороне чадо, выбили его из седла, а может, налетела иная гнусь, загадившая разум. В итоге он отрешенно потупился, казалось, терзаемый вопросом «Как меня угораздило?»
– Э-э, ты чего, Семен? – забеспокоился «Коррида». – Почему нос повесил, не дослушав? Да, было нелегко, но нас упрекнуть не в чем, отнеслись как к родному.
Не поднимая головы, Семен Петрович ухмыльнулся.
– Фрак – не черный костюм, лишь по торжественному поводу… – продолжил не на шутку встревоженный предводитель. – Моя задача его скроить, но не руками, а как бы фигурально. В смысле, вытащить тебя из Ирака, который еще пару дней – накроется медным тазом. Ну а фрак к концу года тебе по любому надевать…
– Это еще почему? – дался диву Семен Петрович, будто несколько воспрянув духом.
– Церемония требует, иначе не вручат, – многозначительно объявил «Коррида». В его глазах меж тем блеснул озорной огонек.
Талызин какое-то время глядел на визави с помесью скепсиса и снисхождения, точно на несущего всякий вздор олуха, невесть как объявившегося, после чего потряс головой и вновь потупился.
– Я о Нобелевской премии мира – при вручении фрак обязателен, Семен, – разъяснил наконец командир охотников за головами.
– Издеваешься или шутишь так? – парировал, морщась, автор недописанной докторской, по его убеждению, не только на «Нобеля», но и на рецензию в профильном журнале не тянувшей.
– До конца года далеко, – «Коррида» пожал плечами, – но конкуренты, не думаю, что объявятся. Ты идеальная кандидатура, с запасом даже…
– Ломая голову, как еще унизить, ты даже несуществующую премию выдумал! – вознегодовала тягловая лошадь соцхозяйства, никогда не помышлявшая и о премии отраслевой. Вполне удовлетворялась грамотами, да часами «Луч»…
«Коррида» застыл, точно сбит с панталыку, после чего несколько секунд на Семена Петровича недоверчиво смотрел.
– Семен, ты что, о Нобелевской премии мира не слышал? – спросил «Коррида» чуть погодя.
– Нет, – признался как на духу гонец самой читающей в мире страны, где и «Советский спорт» слыл дефицитом.
– Вот те раз! Горбачеву совсем недавно вручили, не мог не знать! – не верил своим ушам «Коррида». – Кстати, у русских всего две.
– Не до того нам сейчас… – неопределенно, но вполне миролюбиво откликнулся Талызин. – Как прокормиться, людей больше волнует, так что Горбачев давно не герой…
– Зато ты, Семен, настоящий! – пробасил «Коррида».
Семен Петрович поморщился. Чуть поиграл желваками и с ноткой стеснения обратился:
– Эта
