через короля Станислава-Августа, пользуясь своими придворными связями. Осенью 1791 года происходили в Варшаве совещания еврейских нотаблей, где были избраны трое уполномоченных для ведения непосредственных переговоров с королем о его инициативе в проведении гражданской реформы евреев. Уполномоченные действовали через королевского секретаря Пиатоли. Принятые королем в торжественной аудиенции, они просили о даровании евреям права приобретать недвижимость в городах, о сохранении их общинной автономии и независимости от враждебных им мещанских магистратов. Рассказывали, что уполномоченные обязались дать королю за его заступничество до двадцати миллионов злотых на уплату его личных и государственных долгов. Король одобрил составленный его секретарем либеральный проект и обещал провести его через сеймовую комиссию по возобновлении ее работ. Но обстоятельства оказались неблагоприятными для этих благих намерений.
Возобновившаяся тогда сеймовая сессия работала в особенно тревожной атмосфере: реакционные противники новой конституции волновали страну; надвигалась внутренняя междоусобица и война с Россией. Тем не менее неутомимый Бутримович решился вновь напомнить сейму о необходимости распространить опеку правительства на «несчастную народность, которая сама не может себя выручить и даже не знает, в чем коренится улучшение ее участи». Это было в заседании 30 октября 1791 года, спустя месяц после провозглашения акта эмансипации евреев во Франции, и влияние этого события чувствовалось в требовании Бутримовича, чтобы комиссия пересмотрела выработанный раньше проект и внесла его в палату с изменениями, «которые вызываются нынешними обстоятельствами». Езерский осмелился в том же заседании повторить свою мысль, что евреев следует считать уже теперь «полезными обывателями», а не только подлежащими превращению в полезных. Сейм принял предложение, но, когда комиссия вновь приступила к переработке законопроекта, оказалось, что самый состав ее значительно изменился: в силу майской конституции, давшей право представительства в сейме мещанству, в комиссию вошли и депутаты от этого третьего сословия, которое в Польше было сплошь проникнуто буржуазной юдофобией. В заседаниях комиссии, происходивших в первые месяцы 1792 г. под председательством Коллонтая, городские депутаты отчаянно сопротивлялись всякой попытке улучшения положения евреев и произносили настоящие «инквизиторские речи» (по выражению Пиатоли в письме к королю). Они поддерживали предложения варшавского и краковского купечества, которое требовало сохранения за магистратами права «de non tolerandis judaeis» в целом ряде городов (например, в Варшаве и Кракове) и полного подчинения их магистратам в других королевских городах. Было ясно, что при таких условиях либеральное решение еврейского вопроса в духе проекта комиссии короля невозможно. Пришлось опять отсрочить решение, что было сделано под следующим благовидным предлогом, выставленным в резолюции комиссии: «Для улучшения участи еврейского населения необходимо упорядочить его жизнь, но это невозможно, пока оно не будет освобождено от своих кагальных долгов[59], что может наступить лишь после того, как Скарбовая комиссия займется их ликвидацией». Эта резолюция была охотно принята общим собранием сейма: ноша свалилась с плеч, не надо думать о «жидовском равноправии», а достаточно поручить правительству и местным судам определение размера кагальных долгов, накопившихся в сотнях общин за сотни лет, так что хватит работы на несколько поколений. Так, под предлогом ликвидации долгов еврейских общин, был «ликвидирован», то есть аннулирован, долг государства по отношению к миллиону подданных... Впрочем, сейм и без того не мог уже заняться обсуждением еврейской реформы: в конце мая 1792 г. он прервал свои заседания, так как в страну вступили российские войска и нужно было готовиться к оборонительной войне.
§ 42. Второй и третий разделы; Берек Иоселевич
Агония Польши приближалась. Противники майской конституции из консервативных элементов страны соединились с русским правительством, фатальным тормозом либерализма. Образовалась Тарговицкая конфедерация, вспыхнула междоусобная война (лето 1792 г.). Оторванные от политической жизни, еврейские общины, однако, выказывали свое сочувствие борцам за новую конституцию Польши. Несмотря на то что майская конституция ничего не дала евреям, многие из передовых людей питали к ней большую симпатию и связывали с нею свои надежды на эмансипацию. В первую годовщину со дня объявления конституции, 3 мая 1792 г., в синагогах Варшавы и некоторых провинциальных городов состоялись торжественные богослужения. В Варшаве был издан на четырех языках (еврейском, польском, немецком и французском) гимн в честь Станислава-Августа как защитника свободы и покровителя угнетенных. Прославляя «мудрого и доброго» короля, «депутаты еврейского общества в Варшаве» выражали надежду, что он позаботится также об участи «племени Якова», об улучшении «печальной доли тех, которых в темные века топтали ногами, забывая, что они люди». Возможно, что устроившие эту патриотическую манифестацию «депутаты» принадлежали к той группе, которая перед тем вела переговоры с королем о воздействии на сейм в смысле благоприятного разрешения еврейского вопроса. От этой группы, вероятно, исходил и призыв к патриотическим пожертвованиям на нужды польской армии. Еврейские портные в Вильне взялись изготовить бесплатно двести мундиров для армии свободы. Бердичевские евреи участвовали в депутации местных купцов, встречавшей командующего польской армией Иосифа Понятовского, и поднесли инструменты для полковых музыкантов. Еврейские общины Волыни и Подолии немало пострадали от военных действий. Община Острога пережила бомбардировку города русскими войсками в июле 1792 г. Но страну не спасли все эти жертвы. В 1793 г. совершился второй раздел Польши между Россией и Пруссией. К России отошли вся Подолия и Волынь с частью Киевщины и Минское воеводство; к Пруссии — еще одна часть Великой Польши (Калиш, Плоцк) с Данцигом и Торном. Снова от Польши была оторвана огромная территория с сотнями тысяч еврейского населения. Униженная нация почувствовала жгучую боль от нового разреза. Вспыхнула революция 1794 года.
Вождь восстания Костюшко, вскормленный атмосферою двух великих революций — американской и французской, имел более высокие понятия о политической и гражданской свободе, чем вся освободительная рать шляхетской Польши: он понимал, что не может быть свободного государства при рабстве крестьян и неравенстве граждан. В пылу борьбы за спасение отечества порою прорывались эти демократические стремления вождя, и угнетенные классы чувствовали, что освободительная война может привести к внутренней гражданской свободе. Энтузиазм свободы охватил и некоторые слои еврейского общества. Это сказалось во время долгой осады Варшавы русско-прусской армией, летом и осенью 1794 г., когда все население было призвано к обороне столицы. Те самые евреи, которые еще недавно подвергались уличным нападениям и по приказу администрации безжалостно изгонялись из Варшавы, стояли теперь, в годину опасности, на страже рядом со своими гонителями, вместе с ними копали рвы и насыпали валы для обороны столицы. Часто, по тревожному сигналу, собирались эти вооруженные добровольцы, чтобы дать отпор осаждающим; под свистом пуль и огнем картечи отражали они атаки вместе с прочими варшавянами, теряя раненых и убитых. Среди этих
