Основных законов. Там было и право императора прибегать к чрезвычайно-указному законодательству4.
Рекомендации Мемории, составленные по согласованию с императором, имели, несомненно, рамочный характер. Ход реформы определялся не только растущим нажимом общественных оппозиционных сил, но преемственностью преобразований, осуществляемых верховной властью. Это переломное время в истории страны. Завершена наконец великая крестьянская реформа, пала круговая порука, прекращены выкупные платежи, введен подоходный налог вместо ненавистной подушной, крепостнической подати и т. д., крестьянин тем самым обретал общегражданские права — все это и явилось исходным пунктом реформ Николая II, выступившего в роли вольного-невольного продолжателя великих реформ деда.
В этом плане личность Сольского как генератора николаевских реформ глубоко символична. Перед нами выступает воспитанник Александровского (Пушкинского) лицея, начавший служебное поприще в годы Великих реформ. Он, подобно Семенову-Тян-Шанскому, Бунге, Муромцеву, живое олицетворение преемственности реформаторских начинаний.
Витте выдает себя с головой, признав, что Сольский внес в его «советский» проект царем принятые какие-то «незначительные» изменения5.
Выше отмечалось, что Сольский восстановил главу восьмую о правах человека, чему граф-премьер был решительным оппонентом. Эта глава и отнесена им к «несущественным» поправкам. Это не удивляет, ведь заявлял же Витте на Особом совещании, что права человека не имеют практического значения.
Витте в мемуарах необоснованно обвиняет Сольского в искажении (под влиянием императрицы и православных иерархов) статей о веротерпимости. Делам вероисповедальным посвящена седьмая глава, которая определяет первенствующее положение православной веры и царя, как верховного защитника, хранителя и блюстителя правоверия. В статье вместе с тем указывалось, что все народы, в России живущие и временно пребывающие, как то: христиане иностранных вероисповеданий, евреи, магометане и язычники, пользуются свободным отправлением своей веры и богослужения по обрядам оной. «Все народы, в России пребывающие, славят Бога Всемогущего разными языками по закону и вероисповеданию праотцев своих»6. Дело же, конечно, не в этих определениях, а в том, что Витте пытался подменить вопрос о правах человека, о политических свободах статьей о равноправии всех вероисповеданий.
Премьер-мемуарист проехал мимо главного, умолчал о том, что его «советский» проект вызвал в прессе бурю негодований. Все это свершилось за несколько дней до открытия Думы и поразительно сказалось на всей ее работе, по сути дела предопределив ее роспуск. Обратимся к «упрямым» фактам.
На публикацию Основных законов немедленно через три дня ответило «Право». Еженедельник прежде всего напомнил, что совсем недавно проект законов был «жестоко осмеян почти всей печатью», поставив в прямую связь с этим разносом падение кабинета Витте и задержку с опубликованием законов. Эти вынужденные меры властей, по мнению редакции еженедельника, внушали надежду, что правительство передает пересмотр Основных законов на рассмотрение Государственной Думы. Но надежды не оправдались. Более того, законы не только изданы, но в них заявлено властью, что Дума и Госсовет не могут их изменять, что совершенствование не только коренных законов, но и Положений (Учреждений) о Думе и Совете — как составных частей Основных законов — может происходить только по почину царя. Какое бы решение Дума в этом случае ни приняла, какие бы уточнения ни внесла, даже в собственные Учреждения, они будут утверждаться царем. Дума поставлена под полный контроль власти. Дума по закону бесправна.
Новую редакцию Основных законов «Право»7 определило как «превосходную коллекцию антиконституционных актов», которые противоречат самой идее участия народа в законодательной деятельности вместе с монархом. А далее шло ультимативное требование, открытый призыв к протесту. Если «народное представительство лишается законных прав и способов к осуществлению своих обязанностей перед страной, то остается путь революционный!». «Право» (И. В. Гессен, В. Д. Набоков, П. Н. Милюков и другие) определяет акт 23 апреля как государственный переворот. В некоторых газетах текст Основных законов был опубликован 27 апреля, когда Дума уже начала функционировать. А она ведь обладала правом вето. Выходит, ее уже на старте обошли.
Но был и более серьезный правовой аргумент для заявления о перевороте кроме путаницы в датировке8. Согласно Учреждению Государственной Думы 20 февраля оно не отнесено к числу законов основных. Таким образом, вводя его в число законов основных, правительство совершенно открыто нарушило те гарантии участия населения в законодательной деятельности, которые были предоставлены ему 20 февраля. И именно в этом обстоятельстве кроется главная причина того нервного негодования, которое нашло выражение в акте протеста на III съезде партии народной свободы. И именно к числу таких угроз относится протест и против акта 23 апреля как преграды для законодательной инициативы Думы. «Счастливая мысль издания Основных законов через два месяца после издания Учреждения о Думе, накануне ее созыва, принадлежит еще министерству Витте. Но тайна замысла была разоблачена, подвергнута жестокой критике, жертвой которой и пало это министерство. Правительство уступило перед напором общественного мнения и на время отказалось от новых Основных законов. Новое министерство (Горемыкина. — А. С.) вновь вернулось к этой мысли и на этот раз действительно втайне успело выработать и опубликовать Основные законы. Сравнение этого нового закона с его неудачным предшественником свидетельствует о том, в какой мере этот Основной закон является, несмотря на все свои недостатки, улучшенным изданием старого проекта». Сопоставляя первоначальный проект с окончательной редакцией, «Речь» в передовой статье указывает, что «не только во всех случаях, где имелось разногласие по поводу тех или других статей, закон воспринял редакцию, менее расходящуюся с требованиями конституционного строя, но заменены к лучшему такие положения, которые в падшем ныне кабинете (Витте. — А. С.) никаких сомнений не возбуждали. Так, например, сокращен объем издаваемых в порядке верховного управления указов и повелений, введено контрассигнирование этих указов».
Итак, еще до того, как Дума собралась, но, когда ее созыв был уже близок, одной газетной критики было достаточно для того, чтобы заставить правительство первоначально совсем отказаться, а потом, когда острота впечатления критики несколько сгладилась, значительно улучшить этот проект9 (курсив мой. — А. С.).
Статья — редакционная, написанная видными правоведами-кадетами, но она особой последовательностью не отличается. В ней, с одной стороны, признается, что опубликованная 27 апреля редакция отличается в лучшую сторону от прежней (совминовской редакции), что она ближе к конституционному строю, а с другой — и новая редакция, в создании которой, как выше указывалось, активную роль сыграли С. А. Муромцев и другие кадеты-правоведы, включая самого И. В. Гессена, определена как «искусственное порождение старых канцелярий», лишенных права законодательствовать. Но ведь это явный перебор, он стоит в прямой связи с призывом к сопротивлению даже и в «революционных формах». Политические сиюминутные интересы «штурма власти» брали у кадетов явный перевес
