полковник? — спросил начштаба.
Олегов отвернулся от карты, глянул, как на незнакомцев, на танкиста и сапера и сказал:
— Я посмотрю потом на месте.
— Могу я отпустить товарищей? — спросил начштаба.
— Да, пожалуйста…
В тот день неожиданно задула апрельская пурга, она гудела и выла двое суток, и выход танков был отложен. Но сегодня о нем вспомнили.
В занесенный до крыш городок танкистов саперы пришли как раз вовремя: «черные рыцари» уже пытались завести свои нахолодавшиеся под брезентом и снегом тридцатьчетверки. Машины-ветераны, повидавшие на своем веку черт-те что. Они воевали в Белоруссии и в Германии, ехали вместе со своими разгульными «рыцарями» через Европу и Азию, на восток. Здесь они героически перемахнули через Хинган. И опять — железнодорожная платформа, потом — железная палуба парохода. Штормы, качка, опасные, на пределе допустимого, крены. Стоны мачт и стальных оттяжек, державших танки на привязи… Наконец, снова разгрузка, небольшой марш вокруг бухты, между сопок — и вот новая, самая продолжительная стоянка. Покой в снегу под брезентом. Время воспоминаний о пережитом. Стылая полудрема… Может, это уже последняя, окончательная стоянка?
Но нет! Что у людей, то у танков — «покоя нет!».
Первая машина, возле которой нетерпеливо топтал снег командир роты, завелась и подняла такой рев, какого здешние сопки отродясь не слыхали. К первой присоединилась вторая. А уж когда взревела и третья, то на единственную улицу поселка высыпали женщины и ребятишки. Это было уже событие. Хотя оно готовилось заранее и о нем знали во всех семьях, все-таки поглядеть интереснее, чем только знать.
Командир роты легко вскочил на переднюю машину и, стоя в открытом люке, хозяйским широким жестом пригласил саперов занимать места на броне. Он был в черной меховой куртке и таких же брюках и выглядел рядом с неуклюжими, в полушубках, саперами, как спортсмен среди базарных кумушек. Но все-таки и саперы, позвякивая о броню своими лопатами, разместились на трех танках довольно быстро. Держались там за десантные скобы и друг за друга. Поругивали свою саперскую долю:
— Всю дорогу — без удобств!
Первая машина вздрогнула и тронулась.
За ней — вторая и третья.
За третьей — оставшиеся пешими саперы. Им не то чтобы не хватило на броне места, они просто были уверены, что танки далеко не уйдут.
Однако в первые минуты танки двинулись по заранее расчищенной дороге резво и сразу оставили пеших саперов далеко позади. Выехав из поселка, они свернули влево, чтобы использовать длинный пологий скат холма, хорошо продуваемый северными ветрами. На нем кое-где торчали из-под снега небольшие камни, помогая водителям выбирать дорогу: там, где видны камни, снегу немного.
Но так продолжалось очень недолго. Не прошли и километра, как передняя машина застряла в снегу и накренилась набок. Саперы спешились и начали обкапывать ее, танкисты приготовили бревна для самовытаскивания. Подошедшие пешие саперы подрасчистили дорогу перед танком до того места, где опять чернели кое-где камешки.
Тронулись дальше.
Через двести-триста метров снова команда саперам:
— Слезай!..
Так помаленьку и продвигались, пока не уткнулись в двухметровый снег. Передний танк безнадежно забуксовал. Сколько он ни ревел, как ни сердился, с места не сдвинулся. Решили вытаскивать его второй, шедший за ним, машиной.
— Боюсь, что придется вообще давать задний ход, — подошел к Густову командир роты.
— А хозяин? — напомнил Густов. — Он же обещал приехать.
— Ну так давай, давай мне дорогу! — вдруг обозлился танкист.
— Жди, — стараясь быть спокойным, отвечал Густов. — Ты же видишь, какая у меня техника.
— Вообще вся эта плешь…
Пока здесь копались, со стороны поселка появилась собачья упряжка. Она бежала прямо на танки, и скоро за каюром стала видна полковничья папаха.
— Олегов! — сразу поняли и танкисты и саперы.
Собаки бежали, пластаясь по снегу, изредка переругиваясь между собой, уже понимая, что скоро остановка и, стало быть, кормежка. Бежали, как на соревнованиях, — не сбавляя темпа перед финишем, а, наоборот, прибавляя скорость. Но как только солдат-каюр остановил их, все их старание в момент иссякло: они расселись и разлеглись на снегу с почти равнодушным видом. Одна даже зевнула. Все часто дышали. Вожак поглядел на каюра и широко облизнулся. И не зря — тут же получил что-то от каюра. Остальные заскулили.
— Сидеть! — приказал каюр.
А Олегов тем временем уже осматривал застрявший танк. Ни осуждения, ни огорчения, ни удивления на его лице не было. Как всегда.
— Ну что ж, до сих пор, значит, доползете в любом случае, — подвел он итог своим наблюдениям.
— Если снег будет такой же глубины… — начал было танкист.
— Нет уж, теперь без всяких «если», товарищ командир! — остановил его Олегов. И стал подниматься вверх по склону, приглядчиво, оценочно осматривая окружающую местность. Танкист и Густов — за ним.
Наверху Олегов как бы поставил танкисту задачу:
— Здесь — ваш рубеж сосредоточения по боевой тревоге в зимнее время. Оборудуйте огневые позиции для ведения огня с места.
— Ясно, товарищ полковник.
— Можете уводить танки обратно.
— Есть.
Олегов направился к своей упряжке; танкист и Густов, как водится — за ним.
— Признаюсь, я думал, что застрянете раньше, — сказал по дороге Олегов.
Возле упряжки танкист, немного помявшись и поглядев на часы, предложил:
— Прошу отобедать у нас, товарищ полковник. Время как раз обеденное.
— Спасибо, я еще не проголодался.
Олегов кивнул и еще раз сказал:
— Спасибо.
Когда он садился позади каюра — высокий, прямой, в своей нарядной серебристой папахе, — картина была почти забавной. В самом деле: полковник, командир части, и вдруг приткнулся на каких-то саночках. Того и гляди, свалится, а это же позор!.. Но, с другой стороны, на собаках он всюду мог проехать, что было для него важнее всяких других соображений.
Упряжка тронулась.
Танкист и Густов отдали отъезжающему честь.
