за отцом отправился к дверям.
— Игорь, — тревожно предупредила мама, — ты там осторожнее с золотом, смотри, чтобы на бандитов не попасть, и чтобы не надули тебя в ломбарде.
— Не учи отца и баста, — сказал батя, заворачивая в носовой платок две монеты.
Я надел свои сандалии в прихожей и по привычке начал завязывать галстук, но отец остановил меня и сочувственно сказал.
— Не стоит, сынок, не надо внимание привлекать. Закончились пионеры в нашей стране.
Оставив галстук на полочке, я вышел вслед за отцом на лестничную клетку.
— Смотрите, не задерживайтесь! — крикнула мама, — и купите чего-нибудь на ужин.
Я рассчитывал, что мы пойдем к воротам, но батя повернул в сторону сараев, открыл в одном из нихворота и с гордостью предложил сесть в легковую машину.
— Ух ты! — непроизвольно вырвалось у меня восторженное восклицание, — здорово! У нас машина есть! А что это за марка?
— Это Жигули, сынок, — сказал отец, — старенькая, правда, но еще о-го-го. Если разогнать, то еще даст прикурить.
— Интересно, — подумал я, — у нас есть такая классная машина, а денег на еду не хватает.
Видимо мои раздумья были нарисованы на лице, потому, что отец засмеялся и сказал:
— Я эту ласточку купил еще во время службы, только-только звание полковника получил. Это еще до Горбача случилось. Тогда мы еще, как белые люди жили.
Про Горбачева батя уже немного говорил, но все равно было не очень понятно, чего такого сделал этот человек, что мой выдержанный отец яростно матерится, как только вспомнит эту фамилию.
Разглядывать машину времени не было, поэтому я уселся рядом с батей и мы медленно выехали на шумную улицу. Всю дорогу до ломбарда я крутил головой, разглядывая окружающее, и непрестанно задавал отцу кучу вопросов.
Но вот мы подъехали к большому пятиэтажному дому. Над одним из подъездов висела вывеска на которой было написано — ломбард.
Я собственно не знал, что это за учреждение, но предполагал, что отец хочет здесь продать монеты. Мы спустились по лестнице в подвал, где в небольшой комнате стояли несколько стульев, на которых сидели посетители. У маленького окошка в стене стояла очередь. Батяспросил, кто последний и молча начал ждать, когда подойдем к окну. К моему удивлению в очереди были две цыганки, они постоянно оглядывали стоявших около них людей, как будто, что-то искали.
— Бахталэс! — сказала тихо одна из них моему отцу, — небось, золото принес, давай я куплю, цену в два раза дороже дам, чем хмырь в окошке.
Батя улыбнулся.
— А ты чавэла откуда знаешь, что у меня есть золото?
Та хитро усмехнулась.
— Я все знаю, все вижу, есть у тебя золотишко, а я еще погадать могу, внуку твоему судьбу предсказать.
Отец засмеялся.
— Вижу я, как ты все знаешь, главного то и не углядела.
— Это чего я не углядела? — возмутилась та.
Пожилая толстая женщина цепко схватила меня за руку и уставилась в глаза. Я с удивлением почувствовал, что на меня пытаются воздействовать силой.
— Странно, — мелькнула мысль, — вроде бы лишился своих способностей, а цыганку чувствую.
Но тут в глазах цыганки появился испуг. Она отпустила мою руку и кинулась к своей товарке. Они громко начали болтать по-своему, а затем ринулись к выходу, боязливо оглядываясь на меня.
— Цыганки, похоже, тебя испугались, — удивленно прошептал отец.
Я только пожал плечами, самому было непонятно, чего так испугались эти две попрошайки.
Наконец дошла очередь и до нас.
В небольшое окошко, которое почти все загораживал отец, мне ничего не было видно, поэтому я попытался всунуть голову между его плечом и краем окна.
Батя, аккуратно развернул платок и протянул приемщику золотую монету и сказал:
— Вот, хочу заложить, сколько дашь за нее?
Тот внимательно покрутил монету, потом открыл большой справочник и начал что-то в нем искать.
— Скажите гражданин, — спросил он после безуспешного поиска, — откуда у вас эта монета?
— Что за вопросы? — раздраженно сказал отец, — может вам еще сказать, где у меня деньги лежат?
— Ну, если би они у вас были, то ви ко мне бы не пришли, — картаво ответил оценщик и ехидно улыбнулся.
— Батя, не ожидавший такой подколки, сердито сообщил:
— Из Афгана монета, понял!
Но приемщик его уже не слушал, он капнул на монету из пипетки какой-то жидкостью и разглядывал через лупу эту каплю. Затем, удовлетворенно улыбнувшись, положил протертую монету на весы.
Взвесив ее, он повернулся к нам и сказал:
— Могу предложить вам два миллиона рублей.
Я затаил дыхание.
— Неужели за эту желтую монетку можно получить два миллиона рублей?
Но тут же вспомнил мыло в магазине за десять тысяч и понял, что два миллиона совсем не так много, как кажется. Отец тоже был не удовлетворен такой ценой.
— Гони монету обратно, — сказал он оценщику.
Но тот неожиданно предложил:
— А если я предложу ее сразу выкупить за три лимона, так пойдет?
Батя сощурился и сказал:
— Ну, если ты еще вторую монету по такой же цене возьмешь, — выкупай.
Резко оживившийся оценщик начал разглядывать вторую монету, а я чувствовал исходящие от него эмоции, он явно испытывал к нам неприязнь, и еще какое-то чувство торжества.
Провозился он с оформлением бумаг неожиданно долго. Стоявшим за нами посетителям это надоело и они с руганью периодически направлялись к выходу.
В ломбарде не было окон и поэтому, когда мы вышли на улицу, то я с удивлением обнаружил, что уже стемнело.
Батя, с беспокойством оглянувшись, пробурчал:
— Долго, однако, нас эта крысья морда
