Нил от неожиданности распахнул глаза, в недоумении уставившись на своего собеседника. Ему показалось, что он ослышался, или что-то не так понял. Но его сомнения тут же были развеяны.
— Ты ведь еще не женат? — спросил господин фон Валленштейн, — И кроме того чуть ли не с пеленок знаешь Габи.
— Э-э, подождите, — пораженно мотнул головой Нил, пытаясь хоть на минуту привести в порядок мысли, — Я правильно вас понял? Вы хотите, чтобы я женился на Габи?
— Именно! — улыбнулся ему в ответ Валленштейн, — Думаю, для тебя не секрет, что она уже давно в тебя влюблена. Ну, а я готов пойти на все ради счастья своей дочери! Подумай! — начал он уговаривать Нила, — Она — моя единственная наследница, и кроме того, если вы поженитесь, я смогу легко помочь тебе! Ведь тогда все вложенные деньги останутся в семье!
— А если я не соглашусь? — резко перебил его Нил, — Вы не станете мне помогать?
— Нет! — также решительно ответил фон Валленштейн, — Чего ради?!
— Ну, что ж, — кивнул Нил, — я могу подумать? В конце концов такие решения нельзя принимать в течение нескольких минут.
— Конечно-конечно, — вновь улыбнувшись и каким-то чудом став похожим на доброго дядюшку, отозвался господин фон Валленштейн, — ты абсолютно прав! — протянул он для пожатия руку, — но в любом случае, что бы ты не решил, надеюсь, это не помешает нашим отношениям?
— Я в этом не сомневаюсь, — ответил на рукопожатие Нил, после чего как можно быстрее покинул кабинет.
Даже толком не заметив со вкусом подобранной элегантной мебели, Нил задумчиво окинул взглядом комнату и сел в удобное глубокое кресло с высокой спинкой, стоящее напротив открытого окна. Он размышлял о том, что ему теперь делать после предложения, если не сказать, ультиматума, господина фон Валленштейна. Самым странным во всем этом было то, что в глубине души Нил чувствовал, что готов принять его. И только одна мысль не давала ему покоя: правильно ли он поступает?
И зачем ему это нужно? Зачем вообще ему что-то делать? Всю свою сознательную жизнь он пытался подняться как можно выше. Он, возможно, сам не отдавал себе отчета в том, как жаждал славы и денег. Нет не просто денег — богатства. Всего того, что было у семьи раньше и что она потеряла со смертью его отца. Хотя надо взглянуть правде в глаза: если бы семейный бизнес по-настоящему крепко стоял на ногах, никакие ворюги-опекуны не смогли бы ему повредить так сильно, так фатально. Он просто был тогда ребенком и не видел очевидного: семейное дело начало разваливаться еще задолго до гибели отца.
И вот теперь у него есть шанс все исправить, изменить. Вернуть фамилии фон Вальтер прежний блеск и величие… Вот только он не уверен, надо ли это делать. Неужели весь смысл его жизни состоит только в том, чтобы как можно выше взобраться в человеческом обществе? Занять место под солнцем поудобнее и потеплее…
Нет. Этого просто не может быть. Не может быть чтобы вся его жизнь была просто карабканьем на общественную гору. В жизни должно быть что-то еще… Еще какой-то смысл… глобальный план что ли…
План. Какая глупость! Нет в жизни никакого плана и никакого смысла! Смысл! Весь смысл жизни в том, что его нет. Есть только жизнь, а не ее смысл. 'Хм, — усмехнулся Нил, — каламбур какой-то получился… или крылатая фраза. Философское изречение, так сказать'. Но с другой стороны, ели подумать, ведь жизнь не замыкается на одном человечестве. На одной только Земле есть множество форм жизни: от крошечных бактерий, до гигантских эвкалиптов. И что, у каждого из них, тоже есть смысл жизни? Ну, скажите на милость, в чем смысл жизни крошечной бактерии? А эвкалипта? Появиться на свет, вырасти, оставить после себя потомство и погибнуть? И в чем же тогда их смысл жизни отличается от смысла жизни человека? Да, ни в чем! Что человек, что бактерия!.. Или, правильнее было бы сказать, муравей, а может, термит, который разрушает все на своем пути? Не важно. Как бы там ни было, человеческое общество действительно похоже на огромный муравейник, где каждый куда-то спешит, каждый чем-то занят. Кто-то плачет, кто-то смеется… но так или иначе никто не видит дальше своих усиков, или во-он той сосновой иголки.
Так зачем же мы живем? Зачем я живу? О чем-то беспокоюсь, куда-то карабкаюсь? А если перестать это делать? В смысле карабкаться. Зажить простой, обычной жизнью. Как живут миллионы. Вставать в семь утра и, зевая, плестись на работу, проклиная ее и надеясь на выходные, или скорый отпуск. А когда придут эти самые выходные, проводить их уткнувшись в головизор, или газету. Может быть съездить несколько раз за жизнь в другой город, или на другой континент, да хоть на другую планету! Разница то только в расстоянии! Раз в год менять машину, а в два — делать ремонт в квартире. Беспокоиться о детях, когда у тех начнут резаться зубы, будет ветрянка, или первая любовь… И так изо дня в день… 'И завтра тоже, что вчера'… Серость! Это не жизнь. Это какой-то 'фруктовый кефир'! Вроде и вкусно, вроде и сладко, и даже кусочки фруктов есть, а все равно, только кефир! Не то не се, в общем.
Ну, хорошо, а взять жизнь так называемой верхушки? Блеск и слава и богатство… И вечная беготня, беспокойство о том, что кот-то тебя обойдет, заработает больше денег, купит более шикарную виллу, или станет более популярным. А после твоей смерти соберется уйма народу, поклонницы будут рыдать, знакомые со скорбной миной злорадствовать, и никому, абсолютно никому, кроме разве что близких родственников, до тебя не будет никакого дела. Да и то необязательно. Пожалуй, по-настоящему близкие родственники, которые искренне любят друг друга, чаще бывают среди простых 'серых' людей, чем среди 'сливок общества'. 'Да и какая в принципе разница! — передернул Нил плечами, — Вот если бы я сегодня умер, разве изменилось ли от этого что-то в мире?' Ну, да сообщили бы 'скорбную' весть по всем каналам, устроили пышную панихиду…
И что? И все…
Все осталось бы по-прежнему… Ничего, абсолютно ничего не изменилось бы. Ничего после меня не осталось бы… Ничего значительного. Разве что 'Пламенное Сердце', да какое оно имеет значение? Ну, будет себе лежать в коробочке за стеклом. Красивый кусочек камня. И все. Может… может тогда смысл жизни в том, что бы оставить после себя что-то. Что-то важное и значимое. Что-то благодаря чему твое имя будут помнить в веках миллионы людей. Ну, скажем, например, как имя Альберта Нобеля, который изобрел нитроглицерин. Нет, не только взрывчатку, а тот нитроглицерин, которым лечат сердце. Ведь благодаря этому открытию смогли выжить миллиарды… Н-да, и еще больше погибло… Нет, пожалуй, пример с нитроглицерином не самый удачный. Лучше уж взять открытие пенициллина или аспирина… Стоп! А кто открыл пенициллин? А аспирин? Ха, вот тебе и след в истории!.. Да и потом, неужели это значит, что я должен стать ученым, капаться в пробирках и вздыхать от счастья, если удастся развести новый вид плесени? Бр-р! Нет, это точно не для меня! А собственно к чему мне пробирки? И чего я прицепился к Нобелю и Флемингу? Точно! Того чудака, который изобрел пенициллин, звали Флемингом. Там еще была такая забавная история о том, что в пробирке просто выросла плесень, когда лаборантка плохо ее вымыла, или что-то в этом роде… Не важно… В любом случае это мне не подходит. Если уж оставлять после себя что-то, то лучше как Колумб, который открыл Америку. Стать путешественником… Открыть новую планету, или даже целую галактику. Хотя для этого проще купить телескоп! Да и потом в чем разница-то, опять как муравей, который думает о благе только своего муравейника. Ну и что с того если бы я открыл новую галактику?.. ни жарко, ни холодно! Нет никакой разницы притащишь ты в муравейник маленькую иголочку, или целое бревно! В лучшем случае это позволит твоему муравейнику стать выше и красивее. А для самой жизни в целом значения иметь не будет…
Тупик! Я опять вернулся к тому с чего начал. У меня опять получилось, что смысл жизни в том, что его нет! Просто жизнь… Набор случайностей… Или закономерностей? Ведь не зря же все это!
Нил вздохнул, переведя взгляд за окно. Оно как раз выходило в сад. Раньше под этим окном проходила дорожка, ведущая к маленькой беседке. Теперь она вся заросла травой. А беседка была заколочена, потому что от старости в ней начал осыпаться потолок, и пошли трещины по стенам.
Тот же налет запустения ощущался и в доме. Взять, например, гостиную, где сейчас находился Нил. На первый взгляд это была элегантная и дорогая комната. У стен стояли маленькие уютные диванчики и кресла, обитые голубой парчой. Посередине — небольшой журнальный столик из зеленоватого стекла. В толще этого стекла плавали маленькие морские раковины и разноцветные камушки. На стенах друг напротив друга висели две картины, изображавшие красивые морские пейзажи. На одной — солнечный штиль, на другой — яростный шторм.
Злые волны накатывали друг на друга, блестя на гребнях шапками пены. А посреди них обреченно качался маленький белый парус. Волны шумели, ревели, наваливаясь на него в бесконечных яростных попытках унести с собой. Навалиться, растоптать, разорвать…
