в строю раненых и больных, знал не только количество снарядов для пушек, но и сколько в солдатских подсумках патронов для карабинов и автоматов.
Все знал, но опять-таки велел телефонисту запросить батарею, чтобы взводные и командиры расчетов доложили о людях и боеприпасах. Надоедливость комбата не всем нравилась, но ослушаться никто не смел. Телефонист передал доклады с батареи. Тот качал головой: мало, мало...
Комбат теперь уже не отходил от стереотрубы. С минуты на минуту он ждал сигналов от разведчиков-наблюдателей. Второй наблюдатель находился левее первого, в семистах метрах от него. Там от главной дороги отходил проселок. Противник с того места мог расчлениться и пойти двумя крылами. Невзоров предвидел и такой маневр. Разведке он не во всем доверял, был осторожен и чуток к непредвиденным обстоятельствам. Сигналы первого разведчика — только указующие на направление движения противника по главному большаку. Второй ракетой он вызывает огонь на себя, когда головные заправочные машины после танков поравняются с ним. Это — красная ракета!
У второго наблюдателя три сигнала: дымно-черная ракета — противник разделился на две колонны; зеленая — вся колонна свернула на проселок и пошла обходным путем; желтая — противник пустил по проселку только отвлекающую группу или разведку.
Невзоров не желал в этот час ни дымной, ни зеленой, ни желтой. Он ждал вторую красную ракету первого наблюдателя, чтобы нанести внезапный, ошеломляющий удар по колонне. Комбат жестко вцепился озябшими руками в треногу стереотрубы, словно боялся, что она от него выпрыгнет из окопа. Намерзшие за ночь наглазники холодно жгли надбровья, сгоняли сонливость. Стекла прибора приближали все настолько, что порой хотелось заговорить с наблюдателями, будто они сидели на соснах в тридцати шагах. Воздух был свеж и прозрачен. Молодой снег местами горел белизной, выжимая слезу из глаз.
Не отрываясь от наблюдения, комбат каким-то особым чувством следил за тем, что делалось справа от НП, в пехотных окопах. Иззябшие во сне солдаты, кое-как изготовясь к бою, затянули шутливую перекличку о безруком автоматчике Коське Могутове и его любви — о санинструкторе Ольге Улиной. Шутки густо сдабривались кашлем и махорочным дымом.
Невзоров, обозревая участок вероятного появления противника, наблюдал и жизнь пехоты. Чувствовалась какая-то своя нехитрая обжитость свежих окопов, но и скоровременность их тоже была очевидной. Солдаты, по обстановке, рассчитывали на скоротечность боя. Укрытия сооружены на скорую руку — и то лишь две землянки легкого типа: для командира роты и, по жесткому настоянию санинструктора Улиной, для будущих раненых. Две санитарные повозки, имеющиеся в роте, даже при легком бое не смогут обеспечить полную эвакуацию пострадавших. Санитарный инструктор старшина Ольга Улина, провоевавшая на передовой лишь около двух месяцев, уже умела довольно точно предвидеть возможные неурядицы в своем деле. Командиры, да и сами солдаты, увлекшись боем, обычно теряют ощущение реальной гибели людей и чаще всего считают только живых или только мертвых. Раненые — это самая беззащитная категория людей на передовой линии. «Детский сад», — несуразно нежно и совсем не фронтовым словом обзывала раненых Ольга Улина. И потому она была всегда щепетильна и назойлива перед командирами: вынь да положь ей лучших коней для санитарных двуколок, городи лучшую землянку для укрытия раненых да пробей хода сообщения от окопов к той землянке и все такое прочее. И ей было трудно отказать. Она умела, вопреки любой обстановке, добиваться своего. Если как-то за занятостью делом командиры отмахивались от нее, Ольга шла к солдатам и просила:
— Миленькие, ну проложите траншейку, хоть на полсапога. Для вас же укрыться будет лучше... Траншейка ведь не могила...
Улина брала лопату и сама принималась за рытье. Это была «пуля навылет» для солдата. Делать ничего не оставалось — сопротивление взломано: нехотя, но уж как за нужное дело, солдаты принимались за работу, в шутку оговаривая Ольгу:
— Зачем же так, заживо нас ранить-то собралась?
Или:
— Ольгуша, поцелуешь — мы для тебя метро выдолбим, не токмо траншейку! — горячливо бодрились перед Ольгой солдаты помоложе.
— Она тя поцелует — язык прикусишь! — беззлобно стращал Коська Могутов шутника. — А я штемпель промеж глаз поставлю в пользу красоты.
Сам же Могутов малой пехотной лопатой, с одной рукой, горячился работой, увлекая за собой зубоскалов, охочих до чужих поцелуев.
Солдаты в остатнее время до боя добровольно копали траншею по-за кустами к санитарной землянке, наводили, по указке санинструктора, порядок в самой землянке. Ольга из санитарных повозок перетащила свой походный скарб: жгуты, бинты, склянки с йодом, сумки с перевязочными причиндалами. Сразу запахло госпиталем — нехорошо и тревожно.
— Ой, мальчики, миленькие, обязательно расцелую всех! — податливо откликалась Ольга на шутки молодых. — А этого медведя не пугайтесь, — она показывала на «своего» Коську, — он же с одной лапой.
— Морды отмыть ишо надо. На скульях-то шубы паленые — с души скинет. Небось до войны еще мылись-брились? — травил ребят Могутов.
Все хватались за щетинистые, задымленные махрой подбородки и, переглядываясь, хохотали друг над другом. И все разом потом набрасывались на Могутова:
— Эй ты, жених полевой, отчего зажал свадьбу-то?
— Ждет подвоза «фронтовых». По особому аттестату незнакомый генерал ему «Московской» посулил, пашеничной, значит.
— Эхма, гульнем, братцы!
Шутки разогревались сами собой, будто все и забыли, что вот-вот начнется бой и война опять войдет в свои права.
— Побреемся, баньку справим, тогда и посмотрим, на кого Ой-Люли поласковее глянет...
— Может, и жених заменится, братцы славяне?..
— Ха, ха!..
Но шутки эти заиграли уже после, когда Ольга убежала доложить командиру роты, что все вышло именно так, как она хотела и «требовала», — такой уж у нее был характер.
— Ты, девонька, эдак всю роту подчинишь себе. Лазарет из нее сделаешь. А воевать я с кем буду? — Лободин встретил санинструктора и мягко и холодновато. — Артиллеристы обижаться на нас будут, — он кивнул на Невзорова, который снова заглянул к ротному. — Знакомьтесь!
— Здрасте, товарищ капитан, — Ольга запоздало приложила к каске руку: — Старшина Улина, санинструктор.
Комбат назвал себя и хотел было пожать руку девушке, но как-то не сумел этого сделать, а только поправил свою каску и ремешок планшетки.
Лободин, раскуривая задохнувшуюся папиросу, через ординарца передал по цепи команду: «По местам!»
— А ты у меня не очень бедуй
