Прикидываю: к концу фильма должны остаться в живых – рыжая девица, биолог с результатами анализов, и бывший рейнджер в жилетке. Да, вчера – телевизор. Прежде чем встать, надо ментально поддуть спасательную подушку на день, хотя бы на треть. Так, год рождения пропускаем. Вообще про это не думаем. Предсказание жрецов майя о конце света – в угол. Запущенный где-то кем-то коллайдер – туда же, в обнимку со вспышками на Солнце. Глобальные угрозы, в сущности, появились не так давно. Что раньше угрожало москвичам? Ну, мыши на кухне (кота на них), тараканы – порошочком. Да, я – москвичка. Живу в Москве, вот, кстати, и выскочил плюс. В столице, не в каком-нибудь Урюпинске. Отчего всегда Урюпинск? И есть ли он? Наверняка в нем экология лучше. Снегири – зимой, соловьи – в мае. Так, что еще? Я здорова, не кашляю – и никому не нужна. Дети не звонили уже неделю и сами никогда не позвонят. Стоп, я – позитивна. Мне вчера в парикмахерской и девчушка, что меня подстригала, объявила: «Вы – позитивны». Но тут, возможно, упреждая мое недовольство, что сзади много состригла. Да, в сущности, я позитивна, мои мысли позитивны, моя речь позитивна. У меня самые лучшие дети в мире, слава богу.
Господи! Как хочешь, а я на Тебе сегодня повишу. У меня есть храм, Антипа, который знает все о состоянии моих десен, и мой светлый иерей. Теперь можно вставать и двигать к холодильнику.
Капернаум был трудным городом для Христа. Он приходил в Иерусалим только на Пасху, а так обычно ходил по селениям, проповедовал в Галилее и на этот раз опять завернул в Капернаум. Сегодня читали притчу о расслабленном, которого спустили на веревках его родственники через разобранную крышу прямо Христу под ноги. Я всегда думала, что смысл притчи в том, что и люди поработали. Волокли этого расслабленного на носилках, крышу разбирали, то есть вложили много своего труда, в ответ и чудо совершилось. Движение навстречу друг другу. Конечно и это, но отец Димитрий про это ничего не сказал.
Когда после слов Христа: «Прощаются тебе грехи твои, возьми свой одр и иди» – расслабленный взял свою постель и пошел, свидетели, бывшие в доме, то есть капернаумцы, воскликнули: «Воистину, великое чудо сотворил сей человек». Назвали Христа человеком. И все. Сомневающаяся интеллигенция. Ад будет забит интеллектуалами. Особенность ума – перебирать неудачи, я сама ее знаю. В молитве говорится: «Шуия (левой) части избавиться, десныя (правой) страны общники быти». То есть встать по правую сторону от Иисуса Христа. Правая часть мозга отвечает за интуицию, творчество, левая – за рациональное, логическое мышление. Левая-то и паникует, сомневается. На веру ничего не принимает.
– И даже в день Страшного суда, – продолжил священник, – будут те, кто не поверят в Христа. А тот, кто в этой жизни Его не принял в своей простоте, не примет и в другой. Должен быть плач о своих грехах, а не унылое стояние по схеме: покаялся – причастился. Святой говорит: «Отдай кровь, возьми Дух Святой». Кровь должна измениться. А никто из нас не хочет делать себе кровопускание! И Христос скажет: «Я вас не знаю. Отойдите от Меня, вы – не ходящие по Моим заповедям».
Чтение проповеди нашим иереем есть выброс пламени невещественного. Накопление в водоеме мысли и выброс. Стреляние через глаза. Стихия – огонь. Обжигает. Стихия речи протоирея Владимира – вода. Когда отец Владимир читает проповедь, то как вода по камушкам течет: что-то огибает, где-то блеснет, с чем-то столкнется.
Служба закончилась, и я вышла на крыльцо...
Вышла из храма и попала в истинный февраль. И само потекло: «...где, как обугленные груши, с деревьев тысячи грачей сорвутся в лужи и обрушат...» Но луж еще нет. А идет снег крупными хлопьями, да так красиво, медленно – пушистый снег, прямо из «Щелкунчика». У Джованни Пасколи есть такое стихотворение:
Lenta la neve f occa, lenta, lenta...(«Медленно снег падает хлопьями, хлопьями...)
Из сегодняшней проповеди: «Мы с вами есть хранители равновесия во Вселенной». Хранители. Я с крыльца храма стараюсь спуститься гармоничнее. На дворе колымажная метель. Снежинки – в пушинки, пушинки – в белые пуговицы. Белые пуговицы – в печатные пряники. И вся эта благодать – на нас с седьмого неба, на хранителей равновесия.
ПАСХАЛЬНОЕ
Сегодня отец Димитрий на проповеди заплакал на слове «ждет». То была проповедь о блудном сыне, а ждет Отец, ждет нас всех, но если вы будете смеяться, то я первая уйду и не обернусь. Сегодня отец Димитрий заплакал, и светлым указательным пальцем провел по узким глазам к виску, чтобы стереть ток слез... один раз и еще несколько, как стирают резинкой неудавшуюся фразу, но неудавшихся не было.
Нынче на литургии отмечали Сретение, и притча о блудном сыне в Евангелии почему-то совпала со Сретением. А Сретение – это когда ветхий старец Симеон произнес ключевую фразу: «Ныне отпущаеши Господи раба Своего» – мол, не умру, пока не увижу Господа. И Симеон узрел, и его отпустили. Читалось два Евангелия – одно про Сретение, а второе о блудном сыне. На картине Рембрандта младший сын, намаявшись в миру, стоит на коленях в рубище, а отец обнимает его руками. И отец Димитрий сказал, что Отец ждет. И мы все вернемся к Нему и обретем свое царское достоинство, оставив корыта, разделим с Отцом и трапезу, и Царство. Потом он прошел в алтарь, передав крест для целования отцу Владимиру.
Пасхальная служба. Стоишь. Стоишь. Больше половины службы отстояли. Народу много. Все плотно стоят. И я – со всеми, в ногах тяжесть, все тело наливается. Ничего не чувствую. Стараюсь только из-за голов видеть Спасителя с иконостаса. Смотрю на Него. Шею вытягиваю, голову то вправо, то влево наклоняю.
Храм – в лесах. Мастера на полу узор кафельный выкладывают – лепестками, треугольниками. Фон плит – цвета сиенской земли, глины обожженной. Пространство – наш конек, хоромы княжеские, но сегодня столько людей, что у меня островок свободной земли только для правой ноги. Левую после предыдущей Литургии Преждеосвященных Даров под собой не чувствую. Встала неудобно в проходе. Все меня подталкивают, подпихивают. Малышня, на уровне колен, ручейками, прокладывает себе тропинки. Не могу удержаться, чтобы не погладить светлую головку. В притворе на столах рисунки детей. Здесь всегда лежат цветные карандаши и бумага. Один такой рисунок на четвертушке листа взяла себе на память. Большая ромашка, и на каждом из лепестков еще нарисовано солнышко с частыми лучами. Восхитительная щедрость.
Да. Хоромы княжеские. У нас князья, можно сказать, и по сей день не переводятся. Вот впереди меня, через две головы, стоит потомок князей Вяземских – Гийом. Родители его в Париже, а он захотел в Москве жить и работу ищет. Молодой, ликом светел. Прямо стоит, зажженной свечой. Паша, старшая дочка отца Димитрия, свечку второй раз поджигает и кулачок ей снизу показывает: «А ну, стоять!» В нашем храме плиты самые квадратные, стены самые розовые. Все еще цаплей на одной ноге стою, другую берегу. Хор: «Тебе благодарим... и молимтися, Боже наш». Все ближе, когда Господь примет нас, как блудницу и разбойника, и подовьет к Своей лозе, и ягоды виноградные вострепещут радостью. И сок потечет. Прими не как... а как разбойника.
Вот, еще одного разбойника знаю, удивительного, – Феликса, князя Юсупова, графа Сумарокова-Эльстона. Чтобы фамилия не пропала, царь дал разрешение в браке его матери и отцу, как единственным наследникам, двойные фамилии носить. Сами его воспоминания достаточно безыскусны. Куража в нем много. Отца моего напомнил этим. Но ни в чем он не рисуется. Пуришкевич его отметил: «Мне он сразу понравился и внешностью, в которой сквозит непередаваемое изящество и порода, и главным образом духовной выдержкой».
Удивительно. Человека убил. Душегуб. И хоть бы когда какое раскаяние. Никаких угрызений за всю жизнь. И ведь как долго и непросто с Распутиным разбирался. Тот, травленый, но не отравленный, стреляный, восстает из мертвых и душит Феликса, и мелко ему в ухо шепчет: «Феликс, Феликс, Феликс...» Кто бы такое выдержал из современных и в психушку не попал? Кому такое под силу? А ему хоть бы что. Пуговицы на него не было. А как он хорошо о вере в конце жизни написал:
«Да пути-то Господни неисповедимы. И что объяснять необъяснимое? Высшая мудрость – слушаться Создателя. В простой, безоглядной, нерассуждающей вере обрел я подлинный мир и равновесие душевное. Знаю я, что Бог есть, и того мне довольно. Просить Его ни о чем не прошу, но что дает, за то Ему благодарен. А счастье ли, горе – все к лучшему».
У Феликса – глаза матери, серо-голубые, светлые, Зиночкины. Даже Серов, который неохотно писал богатейство, и тот не устоял перед ее обаянием: «Смех ее слышу». Знаю, что серовские мастерские тоже на территории нашего храма размещались. Может, во внутреннем дворе сейчас краски перетирает или за плетеной бутылью кьянти с К. Коровиным и С. Мамонтовым Флоренцию вспоминает.
