class="p1">Ни он, ни она не догадываются, что я наблюдаю за ними. Не знаю, долго ли они пробудут в моем поле зрения, прежде чем скроются в здании, где их ждет адвокат. Но, возможно, мне удастся что-нибудь выяснить.
Он делает шаг ей навстречу, протягивает руку.
Она вкладывает в нее свою ладонь.
Он в элегантном черном пальто, она — в белом. Нечто подобное где-то я уже видела. На фотографии. Их свадьба.
Томас наклоняет голову, берет ее сзади за шею и целует.
Мужчина так не целует женщину, от которой хочет избавиться.
Я это знаю, потому что пять дней назад, в баре, где мы с ним встретились, он целовал меня точно так же.
* * *
Я иду домой и думаю, что нас троих связывает сплошная ложь.
Теперь я знаю, что Томас и меня пытается обмануть.
После того, как они с доктором Шилдс вдоволь нацеловались под красной маркизой, он одной рукой обнял ее за плечи и снова привлек к себе. Потом открыл высокую деревянную дверь — не адвокатской конторы, а романтического итальянского ресторана — и отступил на шаг, пропуская ее вперед.
По крайней мере, наконец-то я выяснила хоть что-то конкретное: ни ему, ни ей доверять нельзя.
Почему? Не знаю. Но не это меня сейчас тревожит.
Мне нужно получить ответ на один-единственный вопрос: кто из них опаснее?
Часть 3
Зачастую наиболее строго мы судим самих себя. Ежедневно критикуем свои решения, поступки, даже сокровенные мысли. Переживаем, что коллега, которому направлено письмо по электронной почте, может неверно истолковать его тон. Опустошив контейнер с мороженым, ругаем себя за утрату самоконтроля. Раскаиваемся, что не выслушали по телефону друга или подругу, которые пытались поделиться с нами своими бедами, а, проявив нетерпение, быстро положили трубку. Сокрушаемся, что при жизни кого-то из родных не успели сказать ему или ей, как много они для нас значат.
Мы все несем на себе бремя тайных сожалений — по отношению к незнакомым людям, с которыми сталкиваемся на улице, к своим соседям, коллегам, друзьям, даже любимым. И мы все вынуждены постоянно делать тот или иной нравственный выбор. Какие-то из наших решений ни на что не влияют, другие — переворачивают всю жизнь.
Эти суждения так легко сформулировать на бумаге: поставил галочку и пошел дальше. В жизни все гораздо сложнее.
Принятые решения не отпускают. Днями, неделями, даже годами вы думаете о людях, на которых так или иначе отразились ваши поступки. Вы подвергаете сомнению свой выбор.
И задаетесь вопросом: когда — а не что если — это вам аукнется?
Глава 48
19 декабря, среда
Последний подарок доктора Шилдс еще опаснее, чем флирт с женатым мужчиной, выбалтывание мучительных секретов или квартира наркомана, в которой мне случилось оказаться.
Плохо уже то, что я поставила под угрозу свою жизнь, когда связалась с доктором Шилдс, дав согласие на участие в ее экспериментах. Так теперь она еще добралась и до моих родных. Они, наверно, не помнят себя от счастья — как будто в лотерею выиграли эту поездку. Я так и слышу ликующий вопль Бекки: «Мы едем к океану!»
Но, как сказал Рикки, «бесплатный сыр бывает только в мышеловке».
Сейчас, возвращаясь домой, я невольно вспоминаю, как доктор Шилдс целовалась с Томасом у ресторана. Я представляю, как они сидят вдвоем за столиком в романтической обстановке, и сомелье откупоривает перед ними бутылку красного вина. Томас пробует вино, одобрительно кивает. Потом, возможно, берет ее руки в свои ладони, греет их. Я готова отдать что угодно, лишь бы узнать, о чем они говорят.
Обсуждают меня? Интересно, друг другу они тоже лгут, как и мне?
Войдя в свой подъезд, я со всей силы захлопываю за собой дверь — чуть плечо не вывихнула. Морщась, я потираю его и иду к лестнице.
Поднимаюсь на четвертый этаж, ступаю в коридор и на коврике у входа в одну из квартир, за три двери до моей, замечаю что-то маленькое и на вид мягкое. На секунду мне подумалось, что это мышь. Но потом, присмотревшись, я понимаю, что это серая женская перчатка.
Это ее, цепенею я. Цвет, ткань — абсолютно ее стиль.
Клянусь, я даже улавливаю характерный запах ее духов. Что опять привело ее ко мне?
Но подойдя ближе, я понимаю, что ошиблась. Кожа грубая, дешевая — перчатки с уличного рынка. Должно быть, обронил кто-то из соседей. Я оставляю перчатку на коврике — авось ее хозяйка найдется.
И вот я у своей квартиры, отпираю дверь, стою на пороге, оглядываю комнату. Вроде бы все осталось так, как было, когда я уходила из дома. Да и Лео, как всегда, бросается ко мне с радостным лаем. Тем не менее, я закрываю дверь на оба замка, хотя обычно это делаю перед сном.
На прикроватной тумбочке горит ночник. Я непременно оставляю его включенным — для Лео, — если знаю, что вернусь домой уже после того, как стемнеет. Но сейчас я зажигаю еще и более яркий — потолочный — свет, а также лампы в санузле. Помедлив, резко отдергиваю штору на ванне. Мне будет спокойнее, если я проверю каждый уголок в квартире.
Направляясь в зону кухни, я задеваю стул с одеждой, которую я поленилась убрать в шкаф.
На спинке висит и палантин доктора Шилдс — выглядывает из-под свитера, что я надевала вчера. Я отвожу от него глаза и иду к кухонному шкафу. Достаю бокал, наливаю в него воды и осушаю в три глотка. Из нижнего выдвижного ящика со всякой всячиной беру блокнот.
С блокнотом забираюсь на постель, усаживаюсь по-турецки. Верхняя страница исписана рядами цифр — попытка рассчитать бюджет, быстро вспоминаю я. Даже не верится, что каких-то полгода назад я ломала голову, где достать денег на оплату услуг трудотерапевта Бекки, и надеялась, что «БьютиБазз» будет направлять меня к клиентам, которые обитают в удобной близости друг от друга, и мне не придется преодолевать большие расстояния с увесистым чемоданчиком. Оглядываясь назад, я понимаю, что тогда моя жизнь была спокойной, безмятежной, привычной. Но потом однажды, поддавшись сиюминутному порыву, я взяла со стула телефон Тейлор и прослушала сообщение Бена. Те десять секунд изменили мою жизнь.
Теперь той своей импульсивности я должна противопоставить трезвый расчет и здравомыслие.
Я выдираю верхний листок и на чистом посередине провожу линию, деля его на две колонки. В верхней части одной пишу «доктор Шилдс», наверху
