дверью, у меня, наверно, сердце ушло бы в пятки, но и безлюдный коридор производит на меня не менее ошеломляющее впечатление. Неужели я схожу с ума? Доктор Шилдс сейчас в кафе вместе с Томасом. Я же собственными глазами их там видела. С этим-то не поспоришь.
Звонкое тявканье Лео выводит меня из раздумий. Он недоуменно смотрит на меня.
— Тсс, — шикаю я на него.
На цыпочках подхожу к окну, кончиками пальцев оттягиваю вниз одну пластинку жалюзи и смотрю в щель, бегая взглядом по улице. Несколько женщин садятся в такси, мужчина выгуливает собаку. Ничего настораживающего.
Я отпускаю пластинку, подхватываю на руки Лео и вместе с ним забираюсь на кровать.
Скоро выводить его на прогулку. Я никогда не боялась выходить с ним на улицу ночью. Но сейчас мне претит сама мысль спускаться по лестнице — а на ней, что ни угол, то «слепой» поворот, — идти по улице, где к тому времени, может, еще и будут прохожие, а, может, и нет.
Доктор Шилдс знает мой домашний адрес. Однажды она уже была здесь. Она сумела добраться до моей семьи. Возможно, ей известно обо мне гораздо больше, чем мне представляется.
Бен прав. Я должна достать свое досье.
Я продолжаю просматривать фотографии Эйприл. Увеличила один снимок, чтобы разобрать на табличке название улицы. Потом натыкаюсь на фото, сделанное в первых числах мая. На нем — спящий мужчина с голым торсом, до пояса укрытый цветастым одеялом. Ее бойфренд?
Фотография сделана с такого ракурса, что его лицо почти полностью скрыто. Я вижу только его частичку.
Я перевожу взгляд на прикроватную тумбочку, стоящую с той стороны, где он лежит. На ней несколько книг (я переписываю их названия), браслет и полстакана воды.
И кое-что еще. Очки.
Во всем теле появляется жуткая слабость, словно оно вовсе не принадлежит мне. Словно я ступила за порог в никуда и теперь пикирую в пропасть.
Дрожащей рукой я увеличиваю фото.
Очки — в роговой оправе.
Я увеличиваю изображение спящего мужчины, которого Эйприл сфотографировала, предположительно, в своей постели.
Не может быть! Мне хочется схватить Лео и бежать — но куда? Родители меня никогда не поймут. Лиззи уже уехала на праздники домой. А Ноа… Я едва с ним знакома. Нельзя впутывать его в это дело.
Я резко отодвигаю от себя ноутбук, но по-прежнему вижу прямую линию его носа и волосы, падающие на лоб.
Мужчина на фотографии — Томас.
Глава 49
19 декабря, среда
Сегодня, когда вы уходили от меня, Джессика, вид у вас был очень напуганный. Неужели сами не понимаете, что с вами ничего плохого просто не может случиться?
Вы нужны мне живой и здоровой.
Запланированный ужин с Томасом новой информации не принес. Мой муж с легкостью отбивался от вопросов, касающихся событий минувшего дня и планов до конца недели, задавал свои, заполняя возникавшие паузы комментариями по поводу своего блюда — отменно приготовленной пасты по-болонски, а также жареной брюссельской капусты, что он заказал для нас обоих — одну порцию на двоих.
Томас — отличный игрок в сквош. Он мастерски угадывает направление подачи соперника, быстро передвигается по корту.
Но даже самые результативные спортсмены устают под непрерывным напором. И допускают ошибки.
После того, как грязные тарелки унесли и подали десерт — яблочный пирог «Татен», Томас игриво поинтересовался, какой подарок от Санты я хотела бы найти под елкой в этом году.
— Трудно удивить чем-то женщину, у которой все есть, — замечает он.
Томас проявил себя изворотливым противником, но теперь удобный случай внезапно представился сам собой.
— Есть одно желание, — слышит он в ответ. — Комплект изящных серебряных колечек.
Томас заметно напрягается.
Пауза.
— Представляешь, о чем я говорю, да? Видел такие?
Он опускает глаза в тарелку, имитируя внезапный интерес к крошкам своего десерта.
— Пожалуй, да, я понимаю, что ты имеешь в виду, — отвечает он.
— И как тебе такое украшение? — спрашивают у него. — По-твоему… симпатичное?
Томас вскидывает глаза, берет мою руку, приподнимает ее, разглядывая, словно пытается представить, как на ней будут смотреться колечки.
— Ничего особенного, — качает он головой, при этом взгляд у него напряженный.
Официант приносит чек, и Томас получает возможность благополучно миновать острый момент.
У моего дома он получает от ворот поворот. Джессика, сейчас я сделаю вам очень личное признание, но вы должны признать, что мы с вами уже больше, чем просто знакомые. С тех пор, как Томас изменил мне в сентябре, мы воздерживаемся от физической близости. Наши супружеские отношения недостаточно окрепли, чтобы возобновлять их сегодня вечером.
Томас реагирует на мягкий отказ спокойно. Не слишком ли спокойно?
Он всегда отличался здоровым сексуальным аппетитом. Принудительное отчуждение от супружеской постели распалит его либидо, усилит в нем желание снова поддаться соблазну.
После того, как дверь за ним закрывается — и запирается на новый замок, — в доме восстанавливается привычный порядок. Обычно это делается сразу после вашего ухода, но сегодня на это не было времени.
Газету с журнального столика — в урну. Освобождаю посудомоечную машину. Потом обвожу взглядом кабинет. В комнате витает слабый апельсиновый запах. Я беру вазу с апельсинами и несу ее на кухню. Оранжевые шары летят в помойное ведро.
Цитрусовые плоды я никогда особо не любила.
Свет внизу погашен, поднимаюсь по лестнице на второй этаж. Переодеваюсь в лиловую ночную сорочку, к ней подбираю халат такого же цвета. Безымянным пальцем осторожно наношу на кожу вокруг глаз ночную сыворотку, потом на лицо — жирный увлажняющий крем. Старение — процесс неотвратимый, но при наличии арсенала соответствующих средств его признаки можно аккуратно скрыть.
Наконец все вечерние ритуалы исполнены, на прикроватную тумбочку поставлен бокал с водой. Остается еще одно дело. На самой середине письменного стола в маленьком кабинете, примыкающем к спальне, лежит серовато-бежевая папка с ярлыком, на котором написано: «Джессика Фаррис». Я беру ее, открываю.
Снова просматриваю фотографии ваших родителей и Бекки. Меньше чем через сутки они сядут в самолет и улетят за сотни миль. Когда они уедут, станете ли вы сильнее скучать по ним?
Потом я беру авторучку «Монблан» — драгоценный подарок моего отца — и на чистой странице блокнота, содержащего скрупулезно задокументированные наблюдения, начинаю писать. Поставлена новая дата — 19 декабря, среда; во всех подробностях описывается ужин с Томасом. Особое внимание уделяется его реакции на предложение подарить мне комплект серебряных колечек.
Захлопываю папку с вашим досье и снова кладу ее на середину стола, поверх еще одного досье — другой испытуемой.
