Мы замолкли. Понимал, что нужно что-то сказать, но что? Никогда не смотрел на наши отношения с подобного ракурса. Для меня было естественным брать самые сложные вопросы на себя.
— Прости, я никогда не задумывался об этом, — в конце концов, признался честно. — Мне хотелось дать тебе всё…
— Чувство вины тебе загладить хотелось, — фыркнула, после чего горько добавила: — Как и мне.
***
Если честно, после этих нелицеприятных открытий я был уверен, что вся дальнейшая история так и повиснет в воздухе. Но Нина грозно потребовала: «Продолжай!», и я двинулся дальше.
История про Машу тоже вышла какой-то… повседневной, что ли. Не чувствовал я в ней больше той горечи и остроты. Машку даже стало жалко за то, что сама так бездарно разрушила свою судьбу. А вот новости про Карину возымели куда больший эффект, чем я мог предположить.
Нина издала неясный звук, то ли крик, то ли стон, после чего закрыла лицо руками, пару раз сжав-разжав пальцы в кулаки.
— То есть ты врал мне уже тогда.
— Я не думал, что это будет иметь хоть какое-то значение…
— Ты мне врал! Глядя в глаза! — её возмущению не было предела.
— Я не планировал с ней никаких отношений. Предполагалось, что через полгода она уедет — и на этом всё…
— Ещё какое всё!
Её плед слетел с плеч и уже давно валялся на земле.
— Да пойми же ты! — повысил голос уже я. — Если бы она хоть что-то для меня тогда значила, я бы в жизни не посадил её у себя в приёмной. Неужели я, по-твоему, настолько дурак?!
— Как показывают последующие события — ещё какой!
— Да?! Тогда скажи, что именно меняет факт нашего знакомства? Ты же видела, что мы с ней неплохо ладим. Видела и никогда не ревновала, потому что там не к чему было ревновать.
Она гневно замолчала, лишь махнула рукой с требованием: «Давай дальше».
Рассказ про измену получился сухим и скомканным. И она тоже будто перестала быть чем-то важным для меня, как если бы до того момента, как в мой кабинет ворвался Костян, я просто смотрел фильм с моим участием. Не было той боли и растерянности, от которых я сбежал в секс с Кариной. Зато были ужас и полное отчаяние от осознания, что Нина потеряла детей — наших детей. Но и опять-таки даже это меркло перед страхом потерять её. В ту ночь, в ожидании утра и первых новостей из реанимации, я обзавёлся первыми седыми волосами.
Любимая никак не отреагировала на эту часть рассказа, отвернувшись от меня к костру и методично подкидывая туда сухие ветки, которые лежали тут же. Всё-таки сервис в здешних местах был что надо.
Часть истории о появлении Егора в моей жизни она восприняла так же молчаливо, лишь пару раз зло хмыкнула, когда я рассказывал о своих поездках к сыну.
Наконец-то, мы подобрались к событиям, случившимися с нами в конце весны.
— Зачем ты перевёз их в наш город? — это был первый вопрос, который Нина задала мне почти после часового молчания.
— Я больше не мог врать тебе. Устал от двойной жизни. Пришло время снять все маски.
— Сделав из меня полную идиотку?!
Она негодовала, имея на это полное право.
Где-то на востоке начинал зарождаться восход. Светлело. Догорал костёр. А наш брак доживал последние минуты.
— Единственный идиот в этой истории — я. Клянусь, я никогда осознанно не хотел тебе причинить зло.
Нина медленно стравила воздух из лёгких. После чего настойчиво потребовала:
— Тогда скажи, где ты был все те дни, когда понял, что со мной что-то происходит? Когда я перестала приходить ночевать домой и гасилась от тебя всеми силами?! Где вы были с Кариной в то утро, когда эта полоумная попыталась похитить Егора?
В её голосе было что-то такое, что я не сразу смог идентифицировать как ревность. А когда понял, то… опешил. Несмотря на всю сложность моих взаимоотношений с Кариной, её роль в моей жизни была чётко определена, а происходящее — прозрачным. Для меня. Не для Нины. Находясь в полном неведении моими стараниями, она могла только догадываться о происходящем и делать из этих догадок те выводы, которые казались ей логичными. Поначалу её недоверие меня задевало, и, как бы я ни старался убедить себя в том, что она имеет на это полное право, её подозрения, что я держу Карину в качестве своей любовницы, нехило так злили.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Зато сейчас вопросы, задаваемые женой, словно высветили то, какой эта реальность была для неё. Стоит отметить, что выходило в разы отвратительнее того, каким, как мне казалось, было на самом деле.
— Костя заверил меня, что ты в безопасности, — хрипло проговорил я, только сейчас понимая, насколько дико это прозвучало. Ведь главная причина была совсем иной, а признаваться в этом оказалось непросто. — На самом деле я боялся…
— Чего?
— Козырев намекал, что, возможно, в деле замешан другой мужчина.
Нина поперхнулась, бросив на меня возмущённый взгляд.
— Тебя не учили, что по себе людей не судят?!
— Кажется, слышал нечто подобное, — вяло отшутился. — Но… на тот момент это казалось логичным.
Нина горько рассмеялась.
— Шикарно. То есть ты думал, что я где-то там развлекаюсь с другим мужиком, и даже не попытался вмешаться?!
Я задумался, а так ли это было на самом деле? На тот момент слова Кости звучали действительно логично, но я… до последнего отказывался в их верить. Потому что знал. Знал, что Нина никогда так не поступит со мной. К тому же после её ужина с Костей я действительно знал, что такое настоящая ревность, от которой сводит зубы и хочется убивать.
Нет, тогда я совершенно точно знал, что дело не в другом мужчине.
А не нашёл я её тогда потому, что где-то внутри уже прекрасно понимал — Нине стало обо всём известно. Знал и боялся, так как уже видел маячившую на горизонте катастрофу.
— Я струсил, — признался, впившись ногтями в ладони. Из всех сегодняшних признаний именно это вдруг оказалось самым болезненным и уничижительным. — Боялся взглянуть в твои глаза и увидеть… разочарование.
Любимая зажала себе рот, то ли испуганно, то ли сдерживая поток брани, рвущейся наружу.
Я же резко выдохнул, словно прыгнув с обрыва, и быстро заговорил, пока у меня была ещё возможность говорить:
— Нужно было приехать за тобой, найти… но потом случилось то, что случилось…
***
За день до событий пролога
План был каким-то по-детски наивным. По крайней мере, проснувшись утром, я чётко осознал, что больше прятаться нельзя. Но во всей этой вакханалии осколков, по какой-то ужасной ошибке именовавшейся моей жизнью, не хватало одной важной детали. И вот тут-то и возникло это стыдливое ощущение беспомощности из прошлого. Пришлось взять себя в руки.
Номер отца в моём телефоне был забит давно. Всё надеялся, что однажды подвернётся повод связаться с ним, а повод, увы, не находился. В первый год после армейки мечтал, что вот разбогатею и уж тогда с радостью брошу ему в лицо все свои достижения. Но потом… потом это словно потеряло всякий смысл, в конце концов, работал я не для него, а для своей семьи из двух человек — себя и Нины. Шли годы, а номер так и кочевал вместе с моей симкой из телефона в телефон, пока однажды я не загадал, что непременно свяжусь с единственным родителем, когда сам стану отцом: «Вот ты и стал дедом…» Эта фраза долгие годы крутилась в моей голове, но ей не довелось родиться на свет. Наши с Ниной дети погибли, а Егор в этот план совсем не вписывался. Наверное, мне было стыдно. И признаться отцу в том, что он оказался прав на мой счёт, было слишком невыносимо для меня.
Но сегодняшним утром это будто бы потеряло всякий смысл. Прав отец или нет. Пора было начинать жить своей жизнью, а не детскими страхами. Поэтому я дал себе зарок — позвоню. Сегодня же.
Но дотянул до самого вечера, находя сотни веских «нет».
И лишь сидя вечером на пустой кухне и изнывая от неизвестности, что там с Ниной, разбавленной желанием закурить, я достал свой сотовый.
Гудки шли один за одним, заставляя сердце судорожно замирать.
— Кто это? — наконец-то через километры расстояний долетело из динамика.
