Так вот. В моменты, когда Пашкино поведение окончательно выходило из-под контроля и мы уже вместе с ним были на грани сжигания учебника по математике, на сцене появлялся Нечаев, который умудрялся усмирять этого чертёнка одним лишь взглядом, после чего садился рядом и тратил целый час на то, чтобы научить ребёнка складывать столбиком.
А по вечерам весь дом погружался в странное оцепенение, когда патовость нашей ситуации становилась наиболее очевидна. Молчала я. Молчал Илья. Даже Паха, казалось, старался издавать как можно меньше звуков, затихая в своей комнате, обложившись игрушками.
Я пряталась за книгами, делая вид, что крайне увлечена чтением, но отчего-то каждый раз выбирала просторную гостиную, а Нечаев же упорно находил повод очутиться рядом, разжигая камин, работая за ноутбуком или же просматривая новости в телефоне, объясняя это тем, что здесь связь ловит лучше. Я делала вид, что верю. Хотя сама, едва ли не до зубной боли, страдала от желания проверить его компьютер или телефон, дабы убедиться, что не переписывается (или же наоборот, переписывается) с Кариной. Смешно. Но когда мы были женаты, я ни разу не ревновала его ни к одной особе женского пола, может быть, только к работе, но и то не факт. Сейчас же, когда муж фактически уже стал бывшим, я начинала сходить с ума от ревности, что не могло не удручать. Благо что у меня ещё хватало разумности осознавать неправильность сих эмоций.
Мы прожили в таком режиме чуть больше недели, пока я всё-таки не выдержала этой имитации образцово-показательной семьи. На часах была уже почти ночь, когда я выскочила из своей спальни, собираясь постучаться в комнату Нечаева с требованием дать ответы на все вопросы и лишний раз подчеркнуть, как я презираю все его подлые инсинуации и что он может смело валить в свою новую жизнь. Но с разгону врезалась в того же Нечаева, непонятно, что делающего у меня под дверью. Получив резкий удар в лоб, от которого тут же зазвенело в голове, я попятилась назад, но была поймана в плотное кольцо рук.
— Стоять, — непонятно, кому именно из нас скомандовал Илья. Я послушно замерла на месте, потирая ушиб, но потом всё же вспомнила про то, что любой телесный контакт в нашем случае был продлением общей агонии, и попыталась отстраниться.
— Пусти.
Но он не спешил размыкать своих объятий, не мигая рассматривая меня, словно видя впервые.
— Куда-то торопишься?
— Да нет…
Признаться в том, что я собиралась потребовать от него ответов на все свои вопросы, отчего-то было неловко. Легче было сказать, что я как бы просто… «проходила мимо», но Нечаев успел меня опередить, настоятельно предложив:
— Поговорим?
Нервно сглотнула, вдруг ощутив новый прилив паники. Мы оба знали, что стояло за этим «поговорим». И несмотря на то, что ещё минуту назад я сама была готова вломиться в его спальню с требованием того же самого, я вдруг чётко осознала, что боюсь. Боюсь того, что он мне скажет. Или не скажет.
— Я… — запнулась. — Хорошо. Давай поговорим.
Берег Байкала был выбран сам собой. Оставив Пашкино спокойствие на попечение охраны, мы вышли из дома.
***
Илья
Счастье было болезненным. Украденная у судьбы неделя, проведённая рядом с Ниной, лишь продлевала агонию, но и отказаться от неё было выше моих сил. Засыпать и просыпаться под одной крышей, видеть её каждое утро, сонную, слегка растрёпанную, ловить её непроницаемые взгляды на себе в течение дня, слушать их перепалки с мальчиком, восхищаясь её умом и находчивостью.
Вставала Нина рано, варила кофе, готовила завтрак себе и Паше, и пока последний колупался в ванной, стояла у большого панорамного окна, смотря задумчиво вдаль, и медленно потягивала обжигающий кофе. В такие моменты я чувствовал себя преступником, чёртовым извращенцем, затаившимся где-то рядом и жадно ловящим каждое её движение, каждый взмах ресниц, каждую улыбку, подаренную Пашке. Находясь от жены в каком-то десятке метров, я тосковал по ней как никогда, прекрасно понимая, что пропасть между нами пролегла гораздо глубже и дальше.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Всё это время меня снедало желание поговорить с ней, как-то объясниться, расставить последние точки, которые так и остались подвешенными в воздухе. Вот только я понимал, что эти точки встанут отнюдь не над «i», а в конце… конце нашей истории.
Один день плавно перетекал в другой, позволяя трусливо верить, что у нас есть время. Но это была лишь иллюзия, воздушные замки, построенные мной и для меня. Я мог посадить её в сотни золотых клеток, но я знал — ни одна из них не подарит ей счастья.
У благородной любви всегда наготове завещание. Глупая банальщина, взявшаяся в моей голове неизвестно откуда. Моя любовь никогда не была благородной, впрочем, как и я сам. Даже моих надежд и иллюзий не хватало на то, чтобы убедить себя, что Нина будет счастлива здесь со мной. Её спасали лишь мальчишка и Байкал, которые пробуждали в ней интерес к жизни все эти дни. И я знал, что, если убрать один из компонентов, всё рухнет окончательно. Независимо от моего желания спрятаться от внешнего мира никак не получалось.
***
Всё изменилось в четверг, после звонка Кирилла:
— Илья Николаевич, нашли, — слегка взволнованным голосом, в котором сквозило явное удовольствие, доложил помощник.
После того как разговор был завершён, я нервно заскрежетал зубами, спрятав лицо в ладонях и с силой надавив на глаза. Вопрос говорить или не говорить Нине не стоял, но упрямый внутренний голос шептал: «Не торопись, подожди… дай вам шанс». Только в шансы я не верил уже давно.
На принятие решения ушло… непростительно много времени. Я зарёкся никогда больше не врать ей, а тут… После пары часов сомнений, когда, взяв себя в руки, я вышел в коридор и направился в сторону Нининой комнаты, дверь распахнулась и навстречу выскочила она.
Плана превращать полученные новости в ночь признаний я не имел, но… стоило мне почувствовать жену вновь в своих руках, слова вырвались сами собой:
— Поговорим?
— Я… — неуверенно начала Нина. — Хорошо. Давай поговорим.
Мы шли по деревянному помосту, ведущему к берегу озера. Подсвечиваемый по бокам ночными фонарями, он казался дорогой в никуда.
— Сегодня звонил Кирилл, — неожиданно легко сообщил я. — Мои люди нашли человека, который вломился к тебе в дом за Пашкой.
Она резко остановилась, едва не споткнувшись.
— Кто он? Я… мы его знаем?
— Не совсем. Это оказался какой-то приятель Юлиного мужа.
— Сергея?
— Наверное. Если у неё нет других мужей.
— И чего он хотел?! — совсем не испуганно, а скорее возмущенно спросила Нина.
— Видимо, отомстить Юле. Либо как-то принудить её вернуться.
— А где же сам Сергей?
— Задержан.
— Твоими людьми?
— Полицией.
Нина покивала головой, после чего озадаченно уточнила:
— А зачем нужно было бить мою машину? Это же привлечение лишнего внимания.
— Возможно, от досады. С наркоманами такое бывает.
— Наркоманами?
— Ну да. Ваш ночной гость оказался тем ещё торчком. Должно быть, как и сам Сергей.
Она задумалась.
— Наверное, в этом есть… зерно истины. По крайней мере, это объясняет его неуравновешенность.
— Скорее всего, да.
Мы двинулись дальше, но Нина опять резко остановилась, схватив меня за рукав.
— Подожди! Но как они узнали, что Паша в посёлке?
— Думаю, это не было особой тайной, учитывая Юлину привычку прятаться именно здесь.
Дальше до берега шли в тишине, плавая в своих мыслях. Я тревожился осознанием того, что теперь причин оставаться здесь со мной у любимой женщины больше не было.
Мы сели на бревно, лежавшее в паре метров от кромки воды. Нина завернулась в плед, словно отгораживаясь от всего мира. Усидеть на месте было практически невозможно, да и подходящих слов для того, чтобы начать разговор, никак не находилось, поэтому я ухватился за единственную доступную мне деятельность — розжиг сложенного кем-то костровища.
Отблески огня плясали в водах Байкала. Курить хотелось неимоверно, но я держался.
