— Сам ты дурак! — не выдержал Луицци, стремительно приподнявшись на своем ложе.
— Как, вы его отвязали? — испугался доктор, увидев это невольное движение.
— Само собой! А как бы еще он писал своему нотариусу? — мигом нашлась госпожа Умбер.
— Ну так привяжите его обратно, и немедленно! — приказал доктор.
— Вы не посмеете, мерзавцы! — с нарастающей яростью закричал Луицци.
— Торопитесь же! Не обращайте внимания на его безумные вопли.
— Что происходит? Что случилось? — забормотал внезапно разбуженный шумом нотариус; утомленный бурными делами прошедшей ночи, он мирно проспал в мягком кресле весь рассказ Луицци.
— Видит Бог, — ответил ему врач, — горячка одолевает его сильнее прежнего.
— Господин Башелен, — крикнул Луицци, — помогите же! Это умышленное убийство!
— Вот, смотрите, — сказал господин Кростенкуп. — Классическая картина полного психоза.
— Я требую другого врача, — продолжал Луицци, — а этого шарлатана я и знать не знаю! Грязный интриган! Господин Башелен, я в руках негодяев, которые хотят нажиться на моей смерти!
— Крепче, крепче привязывайте, — командовал доктор, в то время как Луицци сопротивлялся, как только мог. Наконец последние силы оставили барона; хрипя от гнева, он уронил голову на подушку, совершенно ослабев и задыхаясь.
— Бедняга! — проговорил нотариус, с сожалением глядя на Луицци. — Что делает болезнь! А ведь совсем недавно он выглядел молодцом! Какое прекрасное наследство получат Кремансе!
— Ни за что! — крикнул Луицци. — Никогда семейство, к которому принадлежит эта гадина, госпожа де Фантан, не получит моего состояния!
— Ну вот! Тронулся окончательно! — удовлетворенно произнес доктор. — Вам лучше удалиться, сударь. Упоминание о завещании только вредит ему.
Нотариус, с жалостью посмотрев на несчастного, вышел и унес с собой его последнюю надежду.
Доктор проводил нотариуса взглядом и тут же обернулся к госпоже Умбер:
— Ну-с, а какое действие оказали на больного этой ночью пиявки и горчичники?
— Я их не ставила, ведь ночь прошла очень спокойно.
— Хм, крайне сомнительно. Никогда еще его пульс так сильно не бился. Немедленно поставьте, и никак не меньше сотни!
— Хорошо, будет сделано, господин доктор, — поклонилась госпожа Умбер.
— Вечерком я загляну еще, — уже в дверях добавил доктор, — посмотрим, как пойдут дела.
Как только он исчез, слуги молча переглянулись, как бы спрашивая друг друга, что делать дальше, и по знаку Пьера все вышли, оставив сраженного барона наедине с его мыслями.
Итак, он оказался в руках невежественного врачевателя, который обязательно доконает его своими назначениями, и во власти слуг, чьи преступные планы безуспешно пытался разоблачить. Теперь, конечно, они заинтересованы в его гибели, дабы избежать сурового наказания. Луицци чувствовал, что обречен. У него не было никакой возможности уведомить друзей; к тому же — мог ли он назвать кого-нибудь своим другом? Его участь, без всякого сомнения, предрешена. Лакей, кучер и сиделка совещаются в прихожей, как бы поаккуратнее добить его, ибо теперь это стало для них первейшей необходимостью. Что будет? Что делать? К кому обратиться за помощью? К Дьяволу? Луицци еще претила мысль о новой встрече со слугой из преисподней: разве не он всему виною? Разве не лукавый вверг барона в эту ужасную переделку! И вполне возможно, он выручит его — и теперь только для того, чтобы окунуть с головой в еще более мерзкую кашу! И все-таки Сатана — его единственный шанс. Помощи от людей не приходилось ждать никакой, и потому Луицци позвал нечистого. Но тот не явился, и барон был вынужден признать, что лишен и этой надежды. В самом деле, его могущественный колокольчик недосягаем, а иного средства заставить повиноваться своего потустороннего раба, так же как и холопов, сделанных из плоти, у него не было.
В отчаянии Луицци не видел иного выхода, как получить помощь от беса, а теперь, когда этот путь к спасению оказался недостижимым, барон ни о чем другом и думать не мог. Он горько укорял себя, что не воспользовался теми моментами, когда слуги еще подчинялись, и не завладел драгоценным талисманом. В яростном исступлении он закричал:
— О! Я отдал бы десять лет жизни, лишь бы колокольчик оказался у меня в руках!
— Правда? — Дьявол тут же появился рядом с его кроватью.
— А! Сатана, друг, выручай! Освободи!
— И ты отдашь мне десять лет?
— Тебе мало того, что ты уже отнял у меня?
— Мало. Ты же столько глупостей понаделал.
— Это ты, бес, меня попутал.
— Повинуясь твоим желаниям.
— И пряча от меня истину.
— Не говоря тебе ничего, кроме истины. Барон, уясни себе наконец одну вещь: тот, кто создал этот мир, — искусный творец. Если он дал людям веки, то для того, чтобы яркий свет солнца не слепил их. А если он наделил их невежеством, страхом и легковерностью, так затем, чтобы они не сошли с ума и не стали идиотами от ошеломляющего света истины.
— Если все так, как ты говоришь, то мне не стоит тебя ни о чем спрашивать?
— Твое дело.
— Могу я найти выход из этого дурацкого положения?
— Можешь.
— Хорошо! Дай мне только мой колокольчик.
— Ну уж нет, сто тысяч чертей! Как-нибудь в другой раз! А сейчас я волен поступать как мне вздумается.
— Почему ты тогда появился?
— Только потому, что ты предложил мне выгодную сделку.
— Это грабеж!
— Тебе виднее.
— Десять лет жизни, — простонал Луицци. — Ни за что!
— А зачем они тебе? Что они тебе дадут? Почему ты так дорожишь своим никчемным существованием?
— Именно потому, что, пока они ничего толком мне не дали, я хотел бы с умом провести остаток жизни.
— Что ж, — удовлетворенно хмыкнул Дьявол, — в обмен на эти слова я дам тебе один совет. Ты высказал сейчас одну из самых непреложных истин; человек так цепляется за свою жизнь только потому, что находил ей не самое лучшее или же скучное применение; он непременно верит, что завтрашний день принесет ему то, что ускользнуло накануне, и все время гонится за тем, что уже осталось позади.
— Ты не изменился, мэтр Сатана: по-прежнему читаешь морали. Так что же за совет ты хотел мне дать?
— Женись, — ответил Дьявол.
— Мне? Жениться?
— Да-да, мой господин. Если бы ты не был сейчас один, ничего бы страшного с тобой не произошло.
— Ты приготовил мне еще один капкан, не иначе.
— Я предлагаю тебе сделку, не больше того. Обещай жениться, и я вытяну тебя из этой мерзкой постели, больше ничего от тебя не требуя.
— На ком? Боюсь, твой выбор приведет меня к жалкому прозябанию.
— Ты выберешь сам; я не стану вмешиваться ни в коем случае.
— Ты знаешь, не умею я выбирать.
— Честное сатанинское, я не совсем все взвесил, но обычно мне везет. Ты пустой, слабый, но богатый, так что запросто попадешь в объятия интриганки.
— И какой срок ты мне даешь?
— Полгода.
— А если через полгода я так никого и не выберу?
— Тогда я заберу у тебя десять лет.
— Но если я женюсь, тебе-то какая от этого выгода?
— Я покупаю себе свободу, — засмеялся Дьявол. — Жена найдет тебе столько дел, что у тебя больше не будет охоты заниматься мной. Ты спесив и, найдя ее весьма хорошенькой, будешь ревновать — огромная забота. Ты не отличаешься сильной волей, значит, будешь выполнять ее малейшие капризы; ты богат, это даст ей право на такое количество причуд, что ты перестанешь отнимать у меня время.
— Ты пользуешься случаем, кровопийца. Посмотрел бы я на тебя, если бы сейчас у меня в руках был колокольчик!
— Как видишь, не такой уж я Дьявол, как говорят; и я иногда поступаю как человек.
— Твой совет, я больше чем уверен, — коварная ловушка.
— Святой Павел говорил: «Melius est nubere quam uri»{198} — «лучше вступить в брак, нежели сгореть от желания».
— Так что, неужели мне суждено загнуться на этом ложе?
— Кто знает, кто знает.
— Ты слишком хитер, Сатана, — засмеялся Луицци. — Я поймал тебя в твои же собственные сети; ты просил у меня десять лет, значит, я проживу еще никак не меньше!
— Да! Но как? Не забудь — ты всецело в руках врача, который считает тебя безумцем.
— Придется ему признать обратное.
— Веришь ли ты, что Генриетта Бюре тронулась умом?
— Вот те раз! — воскликнул Луицци. — Так ты полагаешь, что я закончу свои дни в приюте для душевнобольных?
— И более разумные люди, чем ты, сгнили там заживо.
— Ты клевещешь на общество, нечистый.
— Насколько это клевета — будешь судить сам…
— И когда?
— Может, завтра, может, через десять лет — это зависит от решения, которое ты сейчас примешь.
— И вот еще что… Скажи, вся эта грязная возня около меня этой ночью — была ли она на самом деле или все это мне привиделось в бреду?
