аккуратно взял сигарету двумя пальцами, а закурив, выдохнул дым в небеса. Это было вводной частью – Ефим готовился выступить.
– Ничего не отмечаем, – наконец произнес он. – Просто жду одного человека. А пока его нет, сижу и смотрю перед собой. Наблюдаю за миром. Изучаю его, так сказать. Все циклично, Лев, все повторяется. Вы и сами, наверное, это замечали. Вон, смотрите, из автобуса женщина в красном вышла.
Он выбросил вперед руку, и Гуров увидел на его запястье наручные часы.
– Сейчас около трех часов. Если точнее, то без пятнадцати три. Автобус иногда запаздывает, иногда, наоборот, прибывает чуть раньше графика, но серьезных сбоев я никогда не замечал. Я наблюдаю за миром, который напротив, не постоянно. Иногда меня здесь не бывает, но чаще всего в это время я здесь. Выработал свой ритуал, который сам же и придумал. Он важен для меня. Без пятнадцати три я должен увидеть автобус, из которого выходит женщина в красном. Тогда я спокоен. Увидел – спокоен. За нее, за водителя автобуса, а потом уже за остальной мир.
«Мать моя, – чуть не поперхнулся Гуров. – Да я с Ницше пиво пью».
– Но этот ритуал у меня не единственный, – продолжил Ефим. – Есть и другие.
– И у меня, – подхватил Гуров. – Я каждое утро чищу зубы.
– Я тоже, – ответил Ефим.
Гуров отхлебнул пива и решил во что бы то ни стало выведать у Ефима что-нибудь интересное. Они познакомились, разговорились, даже выпили вместе – чем не повод задать ему нужные вопросы?
Голыми заскорузлыми пальцами Ефим быстрым движением вынул из сигареты уголек и отбросил его в снег. Окурок сунул в карман. Гуров с интересом наблюдал за этим фокусом.
– Не обожглись? – спросил он. – Огонь все же, наверное, больно.
– Не обжегся. Пальцы давно дубовые. Так о чем вы хотели меня спросить? – повернулся Ефим к Льву Ивановичу.
– Давно вы здесь живете? – спросил Гуров.
– В этом районе?
– Возле рынка.
– Мы мигрируем, – охотно объяснил Ефим. – Родился я на Солянке, проживал в Китай-городе, а потом завис здесь и остался. Я давно потерял квартиру. Если вам интересно, то меня выселил муж моей покойной дочери. Обманным путем выписал из жилья. Не без помощи вышестоящих инстанций, иначе у него бы ничего не получилось. После смерти дочки мы остались в квартире вдвоем и совсем перестали ладить. Вот он и избавился от меня.
– Пытались восстановить справедливость?
– Сначала – да. А потом понял, что никому я такой не нужен. К тому же нашлись люди, которые научили жить на улице. Зимой мы живем здесь, а летом уходим в парк. Есть в нем такие непролазные места, куда не доходят гуляющие. Иногда перебираемся в дома, которые готовят к сносу, но в них холодно. Полиция, опять же. – Он замолчал, помял в руках сигаретную пачку. – Вы не просто так заглянули на огонек, правда? – улыбнулся Ефим.
– Кем вы работали раньше? – не удержался от вопроса Лев Иванович.
– Учителем истории. После смерти дочери уволили, потому что заявился на урок пьяным. Потом звали обратно, но я слишком уважаю себя, чтобы возвращаться туда, откуда меня выгнали. Причем обидно то, что старшие классы, в которых я преподавал, оказывается, были на моей стороне.
– Навалилось на вас…
– Ну разве это навалилось? – пожал плечами Ефим. – Это все ерунда. Я жив и относительно здоров. Как видите, я даже ежедневно жду свой автобус.
– Я вас понял.
– Так что вас привело сюда?
Лев Иванович оглянулся.
– Несколько дней назад на рынке обнаружили труп женщины. А за пять минут до его обнаружения из павильона вышел мой знакомый, который хотел купить себе куртку. Позже его обвинили в убийстве.
Ефим поднес ко рту банку, допил остатки пива. На Гурова он не смотрел, просто слушал и ничего не говорил.
– Вы наверняка слышали эту историю, – продолжил Лев Иванович.
– Слышал, – подтвердил Ефим.
– И что думаете по этому поводу?
Мужчина наклонился вперед, положил руки на колени и сцепил пальцы в замок.
– У вас есть фото этой женщины? – спросил он.
– Есть. Посмертное.
– Покажите.
Фото у Гурова было, он попросил у следователя Немцова копию. Увидев на фото жертву, он обратил внимание на то, какой красивой, наверное, она была в свои лучшие годы жизни. Ефим взял телефон, на который была выведена фотография мертвой женщины, прищурился. Некоторое время он смотрел на дисплей, после чего вернул телефон Льву Ивановичу.
– Кто вы? – неожиданно спросил он, пристально глядя Гурову в глаза.
Помедлив, Лев Иванович полез во внутренний карман куртки, достал удостоверение и показал его Ефиму.
– Не надо, – отвернулся тот. – Я понял. Сразу понял. Просто проверял.
– Так и не взглянете?
– Не надо. Не люблю полицию, но вас мне точно бог прислал.
– Вы узнали женщину на фотографии?
– Узнал ли я?!
Ефим снял с головы свою оранжевую шапочку, зачем-то встряхнул ее и снова надел на голову.
– Я не просто узнал. Я любил ее. Не так, как в кино, – все это чушь, бред, сопливые страдания. Я был ей другом и старался быть опорой. Вот вы пробовали быть рядом с человеком, которому наплевать на вас? А если бы он не чистил каждое утро зубы, не принимал душ? Исчезал без предупреждения, а потом приходил и ничего не объяснял, но при этом всегда возвращался бы именно к вам? Как долго вы бы продержались?
– Я не знаю, – признался Гуров.
– Она такой и была. Сегодня здесь, а завтра нет ее уже. Послезавтра снова рядом. Не удержать было. Все время, что мы вместе, она постоянно сбегала, но всегда возвращалась. Я не мешал ей, не учил жизни. Зачем? Может быть, потому она и возвращалась. Только вот в этот раз что-то долго ее не было. Я жду. Сижу и жду, чтобы поговорить, узнать что-то. А она все это время, оказывается…
Он резко поднялся с табуретки и быстрым шагом пошел к своей палатке, а вскоре вернулся. Подошел и раскрыл широкую ладонь:
– Вот какой она была. Вы ее такой не видели. Я бы в любом виде узнал, но на фотографии у вас в телефоне она сама на себя не похожа.
Гуров взял с его ладони маленькую фотографию, сделанную, вероятно, для какого-то удостоверения. Женщине, убийство которой хотели повесить на Дубко, на вид было примерно лет шестьдесят, а той, что на фото, принесенном Ефимом, не более двадцати пяти. Никакой обалденной красоты в ее чертах лица не наблюдалось, но она совсем не походила на жертву, найденную в примерочной павильона. Разница между двумя снимками была поразительной, и Лев Иванович даже усомнился в том, что Ефим опознал убитую на
