в жены. Но не грусти, Деметра, Гадес — достойный зять, он твой брат, он царь, как Зевс и Посейдон.
Так сказал Гелиос и уже погнал дальше своих быстроногих коней. Жестокая боль охватила сердце Деметры, потому что она ненавидела Гадеса, мрачного царя подземного мира, она рассердилась на Зевса, что он согласился на похищение ее дочери. И она решила, что больше не пойдет на Олимп к остальным богам. Лучше смешаться с людьми, изменив свой божественный облик. И она продолжала свои скитания, пока не достигла Элевсина. Перейдя границу города, она уселась на большой камень возле источника и стала ждать, пока не пришли черпать воду жители города. Она приняла образ старой женщины, ее лицо было морщинистым и загорелым, а одежда такая, какую обычно носят женщины, ведущие хозяйство в царских домах, или нянюшки царских детей. В ней никак нельзя было узнать богиню. Из города приходили женщины и девушки с ведрами, с узкогорлыми расписными кувшинами и черпали воду из источника. Пришли дочери царя Келия; в своей цветущей юности они были одна красивей другой, и когда поднимали кувшины на свои прекрасные плечи, то походили на богинь. Они не узнали богини, но ласково заговорили с ней:
— Откуда ты и кто ты, тетушка? Почему ты не идешь в город к женщинам? Среди них нашлась бы подходящая для тебя, такая, которая была бы тебе рада, ты выглядишь сердечной.
И Деметра отвечала:
— Это очень хорошо с вашей стороны, дети мои, что вы так ласково расспрашиваете чужеземку. Мое имя Део, меня с Крита похитили пираты, чтобы продать в рабство, но я в один прекрасный момент бежала от них, и вот я здесь, после долгих скитаний меня привела сюда судьба, и я не знаю, что это за земля и какой народ живет на ней. Боги благословят вас, девушки, и подадут вам всего, чего вы желаете: достойных мужей, красивых детей, а вы пожалейте меня, помогите устроиться на какую-нибудь работу. Я умею работать, я опытная старая женщина, могу смотреть за домом, нянчить грудных младенцев, укачивать их на руках, взбивать постели на ночь для своих хозяев и могу научить женщин многим прекрасным, тонким рукоделиям.
Ей отвечала Каллидика, самая красивая из четырех прекрасных дочерей Келия:
— Бабушка, уж так положено людям — переносить все то плохое и хорошее, что посылают нам боги. Но ты пришла в хорошее место, в нашем городе живет много благородных семей, и, к кому бы ты ни обратилась, все сердечно тебя примут. Но знаешь, что мне пришло в голову? Подожди здесь, пока мы не вернемся обратно, мы спросим нашу мать, может быть, она примет тебя. И тогда тебе не нужно будет отыскивать другой дом. У нас есть маленький братец, милый крошечный мальчик, запоздалый цветок радости наших родителей; быть может, наша мать, царица Метанейра, доверит его тебе. И если ты станешь его нянчить, тебе будут завидовать другие женщины; ты увидишь, сколько платит няне наша мать.
Так сказала Каллидика, затем она и ее сестры быстро наполнили водою из источника свои красивые кувшины и, гордо выступая, так как их плечи совсем не сгибались под тяжестью сосудов, поспешили домой. Дома они рассказали матери о своем разговоре и о том, что пообещали женщине, и Метанейра тотчас же послала их обратно к источнику, чтобы они за подходящую плату пригласили критскую старую женщину в дом Келия. Девушки очень обрадовались, что уже могут помочь старой женщине, и, довольные, быстро побежали обратно, подобные стройным оленятам или проворным ланям, стремящимся на сладкую траву пастбища. Лишь развевались их золотистые волосы, да еще нужно было им придерживать свои длинные одежды, чтобы в них не запутаться. Они нашли богиню еще там, подле источника, где и оставили ее: она грустила, сидя на камне, и закрывала лицо свое покрывалом. Девушки привели ее в родительский дом. Царица Метанейра сидела около колонны, маленький сынок был у нее на коленях, девушки подбежали к ней, чтобы сообщить о приходе новой няни для маленького братца.
Деметра остановилась в дверях, она выпрямилась и почти коснулась головой притолоки и чудным светом наполнила комнату. Царица чуть было не узнала в ней богини. Она уже встала, чтобы с уважением уступить ей свое место, но Деметра не захотела садиться на блестящий трон. Она снова закрыла заплаканное лицо и снова погрузилась в печаль о дочери. Одна из служанок, добродушная женщина по имени Ямба, быстро принесла ей скамью. Деметра села, но долго еще не могла заговорить, думала о погибшей дочери, и жестокая боль сжимала ей сердце.
Ей подали пищу и питье, но она ни к чему не прикоснулась. Ее хотели развеселить, но не могли вызвать у нее улыбки. Тогда Ямба, решив хорошенько развлечь несчастную чужеземку, стала балагурить, строить гримасы, отвешивать поклоны, хохотать, пока наконец Деметра не улыбнулась ей. Затем Метанейра угостила ее красным вином, но Деметра нашла, что ей неудобно пить вино в ее материнском трауре, и выпила лишь приготовленного из ячменя прохладительного напитка. Только тогда могла Метанейра приветствовать ее в своем доме:
— Будь счастлива здесь у нас, бедная женщина. Я вижу по твоим глазам, что ты привыкла к лучшей участи, но ведь мы, люди, должны переносить все, что нам отпущено богами, будь то плохое или хорошее. Но в моем доме у тебя будет все, что только есть у меня для себя самой. Я доверяю тебе моего маленького сына. Это крошечный мальчик, которого боги дали мне как позднее счастье. Нянчи его заботливо, и тебе, его воспитательнице, будут завидовать женщины, а как я награжу тебя за это, ты увидишь сама.
Деметра поблагодарила:
— Боги благословят тебя всем хорошим, добрая женщина. Заботу о твоем маленьком сыне, как ты мне приказала, я беру на себя, и я думаю, что тебе не придется жаловаться на меня. Я знаю целебные травы, умею ворожить, и ты увидишь — в моих руках с маленьким царским сыном не случится беды.
Сказав это, она тут же взяла из рук матери маленького Демофонта. Счастливая, смотрела Метанейра, как заботливо прижала его Деметра к своей благоухающей груди.
И вот маленький мальчик стал чудесно расти в доме своих родителей. Он рос сильным, как бог. Он питался не хлебом, как другие люди, а амброзией, подобно богам. Деметра приготовляла ему амброзию, Деметра нянчила его, она дышала на него своим сладостным дыханием, а ночью, когда никто не видел, она омывала его в чистом пламени огня. Все удивлялись, как
