вышли из дома, – если поторопимся, мы вполне можем успеть к службе.
Далия кивнула с безразличным видом. Она, действительно, была сейчас не в том положении, чтобы позволить себе вызвать неудовольствие короля, если, конечно, такое положение вообще существовало. Дав лошадям немного отдохнуть, они поскакали обратно в замок.
В восемь часов утра Далия в траурном фиолетовом платье в составе торжественной процессии входила в храм. Голова ее словно была налита свинцом, а каждый шаг отдавался болью в теле после трехчасовой бешеной скачки, но она ничего не замечала, глядя перед собой отсутствующим взглядом. При виде ее лица придворные удивленно перешептывались, никто не ожидал, что танна Эртега будет так скорбеть по женщине, которую без преувеличения можно было назвать ее злейшим врагом при дворе.
В какой-то момент Далия оторвалась от картины мертвых влюбленных, стоявшей у нее перед глазами, и подумала, что, если бы она пошла до конца и разлучила Иву с художником, они, возможно, были бы живы. Вероятно, она могла бы предотвратить трагедию, если бы уговорила Иву поехать со всеми в Ванту. Она мысленно приказала себе прекратить. Во всех этих измышлениях не было никакого смысла. Служба кончилась, и все отправились обедать.
Обед был прерван донесением о прибытии срочного курьера. Король встал из-за стола и уже больше не вернулся. Через некоторое время командор Рохас сообщил, что его величество вызвали в столицу срочные государственные дела, так что на обратном пути подданные будут лишены его общества. Вскоре во дворе раздался стук копыт и шум колес, и бросившиеся к окнам подданые смогли лицезреть покидавшую замок королевскую карету в сопровождении личной гвардии, возглавляемой Рохасом. Самые дисциплинированные последовали за королем, остальные организовали очередные посиделки. Далия попросила у принцессы разрешения оставить ее и отправилась спать.
На следующий день, едва карета, в которой она вместе с самыми недисциплинированными дамами возвращалась в Торен, пересекла дворцовые ворота, как дожидавшийся ее лакей сообщил, что его величество желает ее видеть немедленно. Под смешки и многозначительные и отчасти завистливые взгляды дам она поплелась за лакеем, не ожидая от этой встречи ничего хорошего. Естественно, королю доложили о ее присутствии в доме Нелу. Ей пришлось признаться, что она знала о связи Ивы и художника. Эрнотон молча слушал ее, на его холодном бесстрастном лице не дрогнул ни один мускул. Когда она закончила, он, по-прежнему не произнеся ни слова, кивком отпустил ее.
Через два дня весь двор собрался в храме Марсалы, где должно было состояться отпевание погибших. Далия приложила немало усилий, добиваясь, чтобы их похоронили вместе: понадобилось убедить принцессу Мелину и нескольких фрейлин королевы, чтобы они отправились к ее величеству, и убедили ее попросить об этом короля.
С хоров на скорбящих неудержимым потоком обрушивались звуки гимнов, а со стен взирала пророчица Марсала с васильковыми глазами Ивы Нелу. Многие плакали, к собственному удивлению, не вполне понимая, что это такое с ними происходит. Далия вспоминала Арлас.
Шел четвертый месяц осады, когда она обнаружила брешь в стене в восточной части города. Совсем маленькая узкая щель, но вполне достаточная, чтобы тощая девчонка смогла проползти сквозь нее, повернувшись боком. Лигорийский лагерь был разбит примерно в двухстах шагах от стены, за полем, у кромки леса. Далия подумала, что вполне могла бы ночью незамеченной пробраться вдоль стены и шмыгнуть в глубокий овраг. Пришла пора уносить ноги из этого гостеприимного города. Танна Марила, на службе у которой она состояла, была очень добра, щедра, умна и все такое прочее, и дети у нее были очень милые, но все же это была недостаточно веская причина, чтобы продолжать недоедать в их обществе. Голодная смерть господам и их приближенным не грозила – замковые амбары не пустовали, однако даже в период самых суровых лишений Далии удавалось есть сытнее. Первая забота севарда –позаботиться о себе, а героизм и терпение лишений пусть остается уделом гарини, которым нравиться играть в преданных вассалов. Нет, под такую музыку ее плясать не тянуло.
Она все продумала, стащила у помощника конюха драные портки с рубахой и стала ждать удобного случая. Удобные случаи приходили один за другим, а Далия по-прежнему оставалась в городе. Она сама не знала, почему каждый раз откладывала бегство, точнее, не хотела признаться себе, что ей было жаль оставлять этих людей. Наконец, удобным случаям надоело приходить впустую, и однажды вместо них явилась чума. Далия вспомнила уроки няни о лечебных травах. В поле за городскими стенами она видела растения, в народе называемые слеза-трава. Эмеза утверждала, что она обладает чудесным свойством предотвращать заражение чумой и даже излечивать от нее. И вот, даже не дождавшись ночи потемнее, она, нацепив на себя тряпье конюха, ползала по полю под носом у лигорийцев в надежде заполучить средство от смерти. Слеза-трава не спасла от слез: они все заболели и умерли – и танна Марила, и задорная веснушчатая Росанна, и белокурый маленький Эгиль, и кормилица Ортанс, и еще куча народу. Смерть нанесла ей второе тяжкое поражение, и увы, далеко не последнее. «Но меня ты голыми руками не возьмешь, – сказала она тогда горбатой старухе, удивляясь собственной наглости, – придется тебе изрядно попотеть».
Довольно скоро, впрочем, Далия пришла к выводу, что сама она, похоже, Смерти не нужна – Горбатая забирала людей, которые были ей дороги, не трогая ее. И вот теперь она нацелилась на Сида. Далия почти физически ощущала, как мостится дорога, ведущая его к гибели, как опутывают его тенета рока, как неумолимый Паромщик уже дожидается его у порога небытия… Она не пыталась молить Создателя о чуде, зная, что это совершенно бесполезно. Всеблагой, несомненно, вершил чудеса: он уберег ее от чумы и удержал ее от попытки бегства, ведь она, скорее всего, попалась бы в руки солдатам (хотя она до сих пор не определилась, являлись ли эти факты следствием чуда или равнодушия к ней Смерти), да, она верила, что Создатель вершит чудеса, но делает это согласно какому-то своему замыслу, а не по просьбам людей. И она давно уже привыкла никого ни о чем не просить: ни людей, ни высшие силы.
В какой-то момент, повинуясь безотчетному чувству, она обернулась и увидела в толпе у дверей Лозанна. Он был смертельно бледен, глаза его сверкали лихорадочным блеском, а взгляд был устремлен вперед, то ли на стоявшие у алтаря гробы, то ли на кого-то из присутствовавших. Сидевшая рядом Мелина тоже обернулась и, заметив альда, вздрогнула всем телом и умоляюще уставилась на Далию. Далия кивнула с обреченным видом, и
