– Я не мучаю себя. Все этот дурацкий доктор. Она ни черта не знает. Он не умер, не знаю, почему она нам лжет. С Лорканом все хорошо. С ним все хорошо!
Я жду, что кто-нибудь поддержит меня, что кто-то согласится со мной, что доктор – лишь лживая стерва. Но все хранят молчание.
– Я найду ее. Хочу, чтобы она призналась, что лжет. С Лорканом все хорошо.
Я бегу по длинному коридору.
– Лаура! – эхом отражается мое имя от стен, когда Николь зовет меня.
Я поворачиваюсь к ней лицом. Она снова качает головой. Я падаю на месте: мои ноги слабеют и больше не могут выдерживать вес тела теперь, когда сердце осознает то, что разум уже принял. Я понимаю, что его больше нет. Тишина кричит это мне, дразнит тем, что я больше никогда его не увижу.
Пять лет назад мы вышли из этой больницы с такой радостью в сердце, восхищаясь бесценным даром – ребенком. Слишком рано дар этой маленькой жизни отобрали у нас. Это несправедливо. Ни один ребенок не заслуживает смерти.
* * *
Я просыпаюсь, лежа укутанной в одеяло, а на моем измученном лбу выступили бусинки пота. Некоторое время я спокойно лежу, пытаясь привыкнуть к окружению. Я не сразу спускаю ноги на пол и заставляю себя встать. Вот это кошмар, думаю я. Меня физически трясет после него. Я накидываю халат и быстро выхожу на лестницу.
Я медленно открываю дверь спальни, но, прежде чем заглянуть внутрь, снова захлопываю ее и стою с опущенными руками и колотящимся сердцем.
– О боже, – шепчу я. – О боже, боже, боже…
Марк взбегает по лестнице. Он драматично замирает на последней ступеньке и смотрит, как я словно зомби стою у двери в спальню. Из-за выражения его лица по моим венам пробегает доза печали, как после укола. Если я открою дверь, находящуюся передо мной, то увижу пустую постель, а я не могу ее видеть. Я не настолько сильная.
Боль, которая все это время маскировалась в туманной дымке, циркулирующей на задворках моего сознания, теперь превращается в невыносимую муку. Сердечные страдания притягивают меня к полу, как мощный магнит. Я не могу сопротивляться ему. И не хочу. Я хочу упиваться этими страданиями. Благодаря страданиям я чувствую себя человеком. Я так долго пряталась от боли, что скорбь придает мне эмоциональных сил. Саднящая боль в сердце захлестывает все органы чувств, пока я не решаюсь отбросить последние мысли. Скорбь – хищник, и я добровольно становлюсь ее жертвой.
Мое внимание привлекает низкий стон. Он эхом заполняет все вокруг, пока я не перестаю слышать что-либо кроме него. Из радио в углу не доносится музыка. По обыкновенно перегруженной дороге не проезжают машины. Внизу на улице не играют радостно дети. Мир для меня замер. Теперь не существует ничего, кроме утробного крика. Я смотрю на Марка. Его глаза закрыты, а тело раскачивается вперед-назад словно тонкий лист, терзаемый ветром. Я знаю, что он тоже слышит крики. Он раскачивается быстрее и сильнее по мере того, как завывание становится громче. За этим криком слышна невыносимая боль. Мне знакома эта мука. Я знаю ее и ненавижу. Я закрываю уши руками. Мне хочется закричать: «Заткнись!» Мне хочется сказать тому, кто так громко кричит, что я мыслей своих не слышу и что я тоже скорблю. Мне хочется сказать ему, что слезы не смоют боль – ее ничто не смоет.
Наконец, когда я больше не могу этого вынести, я кричу. Но не издаю ни звука. Я не могу больше издать ни звука, я уже использую свой голос. Эти жуткие душераздирающие крики исходят от меня. Я делаю это безотчетно и не могу их прекратить. Это голос моего сердца, умоляющего повернуть время вспять. Умоляющего еще раз уютно полежать в обнимку перед сном. Умоляющего провести еще один день в парке. Умоляющего о еще одном поцелуе на ночь. Умоляющего вернуться в последнее утро, когда я завезла Лоркана в школу, и проехать миллион километров в другом направлении.
– Прошу, – плачу я, глядя в небо. – Прошу, верни его нам. Я раскаиваюсь в том, что сделала, очень раскаиваюсь, но я этого не заслуживаю.
* * *
Я тру заспанные глаза, находясь на грани бреда. Я не дома в окружении уюта собственного жилища. Я лежу помятой кучкой на холодной плитке туалета в ресторане. Эйва исчезла, я одна, и мне холодно.
Голова трещит, и я чувствую, что меня вот-вот вырвет. Что за чертовы таблетки дал мне Марк? У меня во рту появляется пена и то, что я трясу головой, только ухудшает состояние. Воспоминания кипят у меня в голове, как сбежавшее молоко на плите. Картинки льются через край, рассказывая мне жесточайшую историю.
Я изо всех сил пытаюсь накрыть кастрюлю крышкой и снова запихнуть воспоминания в неисследованные архивы растерянного мозга. Но я не могу найти ни одного воображаемого тайника. Я помню все, и Марк прав…
