айрумы — и поклоняются высоким деревьям и будто в темных дебрях они ходят без одежды.
Этот обширный уезд — Зангезур — был разделен горами и ущельями на многочисленные магалы. Сами магалы делились на отдельные малые группы сел, и часто можно было слышать такие слова:
— До верхушки горы наша страна, по ту сторону — Агванская страна.
Те же крестьяне свое село называли «родиной» или «страной», соседнее село — «чужой страной» или «чужбиной».
Жители Шхари Тахта захватили все эти «страны», как настоящее государство захватывает настоящие страны. Магалы и села — до последнего населенного пункта, который даже не считали селом, а зимовьем, — все эти страны разделили между собою горисские купцы и чиновники. Делили с бою, и сильному доставался самый богатый магал. Так, Мирумовы издавна владели всеми минкендскими селами, теми горными магалами, которые теперь составляют северную часть Курдистана. От Баяндура до Шотанана страна представляла наследственное владение торгового дома Багировых. Частью Сисиана — влево от реки Воротан — владели Франгуловы. Ущелья были самодержавным царством Авагимовых. Киорес и пригородные четыре селения были разделены между двумя торговыми домами. Каждый торговый дом имел в селах своего магала малые и большие лавки, и множество мелких торговцев, которые не имели лавок, на лошадях или на собственной спине поднимали товар из этих лавок до расщелин гор, если там дымился очаг.
Они не только продавали шилей[64], махудвари[65], иранский миткаль, чай, сахар, подковы и гвозди, посуду, керосин, шагреневые башмаки и другие такие товары, которые получали караванами из Тавриза, Шуши (русская мануфактура — оптовые склады Прохорова, Каретникова, Витова, Цинделя и других фирм — для Южного Закавказья и Северного Ирана были сосредоточены в торговом городе Шуше), получали из Баку и даже из Трапезунда, — они не только продавали, но каждый торговый дом в своем магале монопольно покупал шерсть, пшеницу, скот, масло, сыр, собирал ковры — керманские, ян[66], хорасанские, рукодельные, стенные, карпеты, узорчатые, шхта-шхта и без узора, — они собирали медную посуду — кувшины, кувшинчики, миски, ковши, блюда, бадьи, котлы, — что под руку попадало, и, переплавив в сплав красной меди, караванами верблюдов посылали в Тавриз, Хорасан и Ездан-шахар.
Эти торговые дома были также своеобразными банками. В их руках находились деньги, они брали проценты с лихвой — по тридцать, сорок и более копеек с рубля. Мирумов Кюки, которого звали Слепой волк, любил говорить своим сыновьям слова, слышанные от деда:
— Где услышишь плач, входи: либо кто-нибудь голодает, либо хозяин в нужде. Давай, давай в долг, пригвождай, так пригвождай, чтобы он вечно всхлипывал у твоих дверей.
И пригвождали, заковывали в тяжелые цепи и тех, кто свободно ржал в горах, превращали во вьючную лошадь. Постепенно разбухали книги долговых обязательств и габзи мюджри — те маленькие сундучки, в которых были тысячи расписок и тысячи имен.
Рассказывают, что Франгулов Бадал-апер однажды сидя сжимал и разжимал правую руку.
— Апер, что ты делаешь? — спрашивает сын.
— Сын мой, смотрю я на свою горсть и славлю бога, как этот огромный магал я держу в горсти…
Джамба Цатур, знаменитый ростовщик, когда открывал мюджри, пачка расписок выпирала вверх, как пружина.
— Читай, — говорил он сыну.
И сын брал первую расписку.
— «Взял и должен двадцать шесть рублей… Эйваз Хидир-оглы…»
— Не та… — прерывал отец.
— «Взял… Пятьдесят один рубль… Гичунц Таниел».
— Не та…
— «Взял… Мехти Кули Имамверди».
— Число какое? — спрашивал Джамба Цатур.
— «Двадцать пятое июля».
— Сегодня не шестнадцатое?
— Пятнадцатое.
— Эту достань… Говорят, у Мехти Кули Имамверди две хорошие буйволицы. — И эту расписку доставали.
— Читай! — И продолжалось чтение, как монотонное богослужение.
Встречались такие торговцы, которые в своем магале были самодержавными властителями в полном смысле слова. Они творили суд, учиняли раздел между братьями, вмешивались в брачные дела, арестовывали, били и назначали плату за кровь, — одним словом, были ханами и султанами в магале. Им подчинялись сельские писари и старшины, и даже пристав прислушивался к ним, потому что все они кормились от богатого стола купца.
В Горисе сколько торговцев, столько же, а может быть и больше, было беев и чиновников. Было три Нерсес-бея: Хает Нерсес-бей, Хурда, или Карчик, Нерсес-бей и Пристави Нерсес-бей. Были Кевер-бей — Чагар, то есть голубоглазый, и Баласан Кевер-бей. Были два Зилфугар-бея — армянин и тюрк, разница между которыми состояла только в том, что два раза в год дом армянина Зилфугар-бея святил священник Завен («Тер-зи-базум»[67], так его называли), а дом тюрка Зилфугар-бея святил мулла Муси. Другой разницы между двумя Зилфугар-беями не было. Наконец, беи, которые были единственными, как единственная была в Горисе госпожа Оленька, уникальными были Пошти Антон, Ефрат Ерем, керосинщик Георгий и другие. Был Асатур-бей, который в асунас не играл, но любил козлиное мясо, был Павли-бей — неизменный подписчик газеты «Мшак», был Вагаршак-бей — собачник, был… и каких еще беев не было в блаженном городе Горисе.
Некоторые из этих беев были отпрысками древних дворянских родов и имели поместья, на доходы с которых безбедно жили. Таковым был, например, Павли-бей Орбелян, постоянный подписчик газеты «Мшак», который жил обособленно в своем доме, как князь в замке, одевался по старой моде; и говорили, что уездный начальник не любит его, потому что Павли-бей в своем саду затеял спор с русским священником и утверждал, что армянская религия более древняя и более истинная. Таковым был также Амбарцум-бей, который иногда заезжал в село поесть согретый тан[68] в своем родовом доме. В это время вокруг него собирались старики родственники, и Амбарцум-бей, сняв мундир, дремал на подушках, а старики продолжали рассказывать о минувших временах.
Были такие беи — из старинных родов, но большей частью беи были ложные дворяне, отцы которых в 1851 году представили в бекскую комиссию какие-то бумаги о своем происхождении из Татевского монастыря с ханских времен, и даже конюх полковника Сорокина Худи сумел получить звание бея и вернулся как Худабахши-бей. Одна часть беев так приобрела звание, а другие были сыновья прежних старшин, писарей и богатых землевладельцев, которые, поступив на государственную службу, звались беями по обычаю, сохранившемуся со времен персидского владычества.
Подобно торговцам, беи тоже имели магалы и села, подчиненные их влиянию. Одни это влияние имели отроду, потому что орошаемые земли в этих селах составляли их отцовскую собственность. Другие это влияние приобрели «потом» — и раз приобретенное оставалось нерушимым.
Рой беев, подобно шмелям, кишел в канцелярии уездного правления (давтархана), в воинском присутствии и в мировых судах (сударан), в податной инспекции, — одни кишели, гремя
