тут же на площади, были сложены кипы товаров, так как лавки были полны, как были полны и склады… Множество людей теснилось перед богатыми лавками, люди плутали в лабиринте проходов, пробирались под сводами кип и вдруг оказывались перед еще более пышной лавкой.
Перед одной лавкой лежат горы русской муки, настолько высокие, что из лавки виден только верхний этаж канцелярии уездного начальника. Вокруг гор снуют люди муравьиной величины и, как муравьи, разбирают муку, которая хотя немного прогоркла, но Амбарный кот Согомон, старший брат Авагимовых, клянется, что фургоны попали в воду и мука немного отсырела, «но мука-то настоящая кубанская, и умри я, если не в убыток продаю…». Амбарный кот говорит «умри я» и бьет рукой по мясистой щеке. Он клянется по привычке, как все купцы, хотя мог бы не клясться, потому что знает, что в магалах Сисиана, Татева и Гориса поля погорели и хлеба нет. Амбарный кот очень хорошо это знает и хорошо знает, что с каждого пуда имеет тридцать копеек чистой прибыли. Его приказчики вешают, продают, а сам он у кассы с утра до вечера пальцами ворошит деньги.
— Пропади я, сват, если хоть копейку наживаю на этом деле… Моя польза вон в той муке первого сорта, которую никто не покупает, — говорит он человеку, который хочет отдельно поговорить со сватом Согомо-ном и просить муку в долг. Амбарный кот давно это заметил, но задерживает отдельный разговор и говорит с теми, которые с деньгами. Он и деньги принимает, и считает, и беседует с посетителями.
— Не видать тебя, дайоглы[79]… шесть абазов, шесть абазов, два рубля шесть абазов да еще шесть абазов. И крестины один справил… шесть абазов… Вот добро пожаловать… — И Амбарный кот протягивает руку зейвинцу Исаджану. «Если и этот пришел, значит, в Кафанском магале тоже нет хлеба», — и велит приказчику — Дай табурет Исаджану… Как живешь-можешь… Шесть абазов, шесть абазов…
Исаджан все еще смотрит безразлично на людей, собравшихся у кассы; они платят кто за два пуда, кто за три, а кто и за пуд.
— Ты поддерживаешь народ, нуждающийся в хлебе… Благослови тебя господь, Согомон… — Амбарный кот улыбается.
— Могу разве не поддерживать, Исаджан? Таких мучений натерпелся, пока привез муку из Армавира. Дают разве? Не дают; говорят, нету. Там тоже сильный голод. Но что делать, кого просьбами, кого уговорами склонил и кое-как доставил сюда муку, чтобы друзья были сыты. Клянусь зеленым миром, в убыток себе продаю…
Старший приказчик улыбается под шумок. Только он знает, что Авагимовы привезли муку не с Кубани, а из города Шуши и купили задешево у гарнизонного интенданта, который получил для войска новую муку… Только приказчик это знает и улыбается под шумок.
Из мануфактурных лавок исходит запах ластика, сатина и цветных ситцев. Внутри пол, противоположная стена и длинная стойка покрыты толстыми коврами. От этого в темных лавках совсем тихо, и даже горцы шепчут, как в доме, где покойник. На коврах с тихим шумом развертываются кипы материй, затем достается цветистая шерстяная материя, которая складками ложится на ковер, и цвета переливаются. Слышится звякание ножниц: «Поздравляю, носи на здоровье…» — и с другого угла доносится глухой шум, цвета ситцевой материи поблескивают, и опять переливается море красок.
Внутри полумрак. Солнечный свет сюда не доходит; в глубине синим светом горит лампа, от которой мануфактурный магазин кажется более глубоким. Там какая-то дверца открывается и закрывается. Голоса спускаются под землю, голоса глохнут и потом опять поднимаются из глубины. Под магазинами находятся глубокие склады, где ночью и днем темно. Какие там сокровища!.. Вот из дальнего угла, где горит синим светом лампа, идет к двери приказчик с кипами материй на плече. Посетителям кажется, что под землей имеется десять таких магазинов, как этот, глубоких, очень глубоких, где золотистые атласы в темноте светятся, как груды золота. Зринг-зринг — падает в кассу золото, серебро и медь, бумажные деньги шуршат, как яркий ситец.
— Сатин четыре четверти… настоящий Циндель — с клеймом медведя. Из него выйдет хороший верх для одеяла. Хочешь, дам тебе бута-бархата. — И он развертывает бархат — зелено-золотистый бархат с миндалевидным узором.
Другой приказчик вертит в руке связку персидских платков. Как шуршат, какой узор, какой аромат! Один посетитель, у которого свадьба, купил все, что ему дома поручили, и еще смотрит на полки, не забыл ли чего, не купить ли для старухи матери ту черную шаль, но ведь мать и старую шаль вряд ли до смерти износит…
Приказчик не замечает его колебаний. И вот, мягко ступая, подходит сам хозяин магазина, именитый ходжа Макич. На нем узорчатые шерстяные чулки, он ходит, словно гуляет в своем саду.
— Бессовестный, столько товару продал, не можешь разве подарить один розовый платок, — упрекает приказчика ходжа.
Посетители отступают. Ходжа Макич вырывает из рук приказчика связку платков:
— А это мой подарок… В добрый час…
И тот, кто для свадьбы купил все, что нужно, принимает подарок и приглашает на свадьбу ходжу Макича и его служащих, покупает для старухи матери черную шаль, а также другой товар, оставляя в долговой книге ходжи Макича против своего имени небольшой долг.
— Тысячу раз говорил вам, не отпускайте покупателя из лавки с пустыми руками. — Ходжа Макич сам проходит за стойку, а покупатель, который уже подошел к дверям, возвращается обратно. — Давайте дешевле покупной цены, только не позволяйте уходить с пустыми… Для нас стыд. Сколько ты назначил?
— Тридцать копеек за гяз[80], — испуганно отвечает приказчик.
— Да разве это тридцать копеек стоит, что ты столько назначил? — Ходжа Макич сердится на приказчика, что он за гяз посконины, стоящей сорок копеек, назначил тридцать копеек.
— Ошибка, Макич-апер, случается иногда, — заступается старший приказчик.
А тот, кто не доволен этой ценой и уже уходит в другую лавку, снова присматривается к материи.
— Это настоящая посконина, не дерюга, как ты думаешь. Но раз уж он сказал тридцать копеек, пусть будет тридцать копеек. Это уж твое счастье. Буду думать, что из кармана выронил деньги. Сколько гязов отрезать?
— Отрежь девять гязов…
Ходжа Макич меряет материю, и она складками ложится. Затем ходжа возвращается в глубь магазина, где теплится синим светом лампа.
А что творится перед лавками и внутри лавок ремесленников?.. Будто целая армия спустилась с гор — босая, голая, без шапок, — и за один день нужно одеть эту армию.
Вот набросились на лавки портных. Дарзи[81] Ганес вынес двадцать. — тридцать архалуков.
— Пах-пах-пах!.. Стал ты сыном хана, — говорит портной,
