Несколько человек стали подсаживаться к столу. Споры стихли.
Так в картежной игре, в бегании на больших станциях за довольствием и в горячих спорах не заметили, как Добрались до Самары. Здесь состав был расформирован, и люди в военной форме предложили пассажирам от имени белогвардейско-эсеровского комитета освободить вагоны.
— Наша власть распространяется пока только на Самару, дальше поездов мы не пропускаем. Расходись, кто куда знает, — выслушав протесты пассажиров, заявил старший группы военных.
Обрадовавшись, Луганский отправился в город и на другой же день получил от комитета поручение сформировать боевой отряд.
— Мы начинаем всенародную борьбу с узурпатора ми, — сказали ему в комитете. — Ты будешь действовать от лица народа, это дает тебе неограниченное право военного времени.
Встретившись на следующий день с Чугунковым, Луганский предложил ему записаться в отряд.
Покосившись на новые сапоги Федора, Чугунков спросил:
— А как обеспечиваться будем?
— Полное офицерское довольствие и верное повышение.
Ни о чем больше не спрашивая, Чугунков сказал:
— Пиши, деваться больше некуда. Служили царю, служили временному, теперь придется служить комитету.
Третьим в отряд записался офицер неизвестного чина.
Это был жандармский поручик Зубов. Тот самый офицер, что приезжал вместе с Греем в Карабаш для ликвидации забастовки.
Глава шестая
Первую вербовку добровольцев Луганский решил провести среди железнодорожников. На собранном для этой цели митинге он долго говорил о чистой демократии и абсолютной свободе, клеймил большевиков, называл их узурпаторами и предателями родины. Призывая к вооруженной борьбе с ними, он в конце своей речи предлагал записываться в отряд «Народная свобода». По словам Луганского, отряд должен в скором будущем разрастись в великую армию спасения родины от коммунистов.
Однако, когда дело дошло до записи, охотников не оказалось.
— Пусть другие записываются, а мы подождем, — заявил Луганскому хмурый, с замасленными руками слесарь депо.
— И думать нечего, — отрезал высокий сутулый машинист. — Пошли они к черту со своей демократией. Знаем мы, что это за демократия за такая…
Обескураженный Луганский хотел было уже уходить, но тут к столу подошел высокий здоровенный парень в суконной поддевке, в больших яловых сапогах. Положив на стол тяжелые в рукавицах руки, он попросил, чтобы его записали в отряд каптенармусом.
— Почему каптенармусом? — удивился Луганский.
— Говорят, паря, эта должность больно хорошая. Дядя у меня в царской каптенармусом был. Шибко хвалил. А так, на другую я не согласен…
Луганский подумал и решил, что для начала можно записать и каптенармусом. Вертя карандаш, он, как бы про себя, сказал:
— Каптенармус есть, а вот где бойцы?
— Фу, о чем тужит, — рассмеялся каптенармус, назвав себя Назаровым Гаврилой. — Этого добра, паря, сколько хочешь сейчас можно набрать, только не здесь, а в селе. Поедем, я тебе три отряда там насшибаю.
В селе, куда их привел Назаров, собрали сход. И снова Луганский говорил, теперь уже перед мужиками, о демократии, об абсолютной свободе, об Учредительном собрании. Снова клеймил большевиков. Снова называл их немецкими шпионами. Всячески восхваляя партию эсеров, доказывал, что она защищает интересы крестьян.
Его слушали внимательно, но записываться в отряд не спешили. Бедняки постепенно уходили с собрания. Тогда взял слово Назаров.
Надвинув на лоб большую с жестким козырьком фуражку, он сердито посмотрел на Луганского и, взмахнув кулаком, закричал простуженным голосом:
— Нам про шпиенов рассказывать, паря, нечего. Здеся их нету. У нас свои антересы есть. Кровные наши. Мужицкие. Долой продразверстку! Вот чаво нам надо. К черту продотряды! Даешь свободную торговлю! Ясно я говорю?
— Ясно! — закричали со всех сторон. — Правильно!
— Раз ясно, то о чем и говорить тогда, — заключил Назаров. — Сказывают, опять будто бы продотряд к нам хотят прислать. Но мы его и к поскотине не пустим. Хватит нас грабить. Записываться надо в отряд и винтовки в руки. Пугнуть, чтобы их было чем. Вон в Гавриловке-то как властители мужиков ограбили. Слышали поди.
— Слышали! Слышали! Продотрядники проклятые! Шкуродеры!
— Вот и хорошо, что слышали, и, значит, знаете, что мужиков без хлеба оставили. Хошь сегодня пропади, хошь завтра. Коммунистам до этого дела нет. Бить их за это, подлецов, надо, а тут нам про шпиенов толкуют… Ясно я говорю?
— Ясно! Правильно! — снова подтвердили десятки голосов, и обиженные кулаки тут же стали записываться в отряд.
Теперь Луганский знал, чем нужно начинать и кончать свои речи на деревенских митингах. Это помогло ему за каких-то десять дней завербовать в свой отряд свыше двухсот человек.
…В Гавриловку Луганский приехал в сумерках. Остановившись около Сумкинского дома, он заметил проходящего мимо Калину.
— Эй, человек! — крикнул Луганский. — Поди-ка сюда.
Калина подошел, взглянул на плечи офицера, невольно поежился. «Значит, и к нам золотопогонники пожаловали, — подумал он. — Ну теперь хорошего не жди…»
Дождавшись, когда подъехали все отрядники, Луганский спросил:
— Где у вас Совет помещается?
Калина вспомнил про Редькина, неофициально исполняющего обязанности председателя, и сказал:
— У нас нет Совета.
— Как нет? — удивился-Луганский.
— Красные советчиков арестовали.
— Врешь!
— Если я вру, тогда спроси вон у него, — и он показал рукой на отворявшего ворота Егора Матвеевича.
Через несколько минут Калина огородами прибежал к дому Редькина, перешагнул Через прясло и торопливо постучал в сенную дверь.
— Беги скорее! — зашептал он показавшемуся в двери Михаилу. — Приехали человек сорок.
Редькин ни о чем не спрашивал. Белых ждали с часа на час. Вскинув, на плечо винтовку, он неуверенно посмотрел на Калину.
— Ну, а ты как думаешь? С нами или здесь хотишь приобыкнуть?
— Я-то? — переспросил Калина. — Я пока думаю остаться.
— Смотри, не прошиби. Контрреволюция — это тебе не фунт изюму. Загорчиться можешь и ноги протянуть. Сумкин тебе не товарищ.
Калина потянул Редькина за рукав:
— Ну, ты торопись, а то сцапать могут. А я еще поду маю, посмотрю. Ивана Ашуркина не Сумкин, а красные кокнули. Это как, по-твоему?..
В полночь восемь человек во главе с Редькиным вышли из заброшенного овина и, озираясь, торопливо пошли к чернеющему лесу. У самой опушки Редькин остановился и, оглядев хмурые лица товарищей, сказал:
— В Самаре белые, в Уфе тоже. Придется к пролетариату на Урал пробираться. Если у кого сомнения какие есть, али духа не хватает, лучше воротиться. Мировой революции трусы не нужны.
— Чего зря говоришь, — огрызнулся Пронин. — Пошли, тайга-матушка не выдаст.
Мужики покурили, оглянулись на мерцавшие во тьме огоньки родной Гавриловки и один за другим потянулись в дремучую чащу.
Глава седьмая
Луганский с небольшой группой проверял насколько хорошо охраняются дороги и тропы на занятом его отрядом участке.
Рядом на гнедом белоногом мерине, с крутым, лоснящимся задом ехал Чугунков. Только что полученный чин прапорщика и новенькое с иголочки обмундирование радовали Чугункова. Его настроению как нельзя лучше гармонировало радостное летнее утро. Кругом, куда ни посмотришь, до самого горизонта стоял зеленый, шумящий, как море, лес. Пахло смолой и цветами. Дышалось легко и свободно.
Ехавший впереди группы прапорщик Чугунков, мурлыча веселую песенку, рисовал себе заманчивую перспективу. Вот он выиграет несколько больших сражений и непременно станет прославленным командиром. А как его будут любить женщины! Потом он стал размышлять о том, удастся ли ему сегодня вечером сыграть в очко или хотя бы в муху, и как отнесется к игре Луганский.
Примерно о том же думал и командир отряда. Всего за несколько недель он продвинулся от подпоручика до капитана. Если дело и дальше пойдет так, то он вполне может за два или три года дослужиться до генерала.
По обе стороны Луганского ехали его главные помощники: начхоз Назаров и Кузьма Зубов.
На кордоне, куда всадники сейчас подъезжали, было безлюдно. Только привязанная лошадь, да стоящая у окон телега указывали, что здесь кто-то есть.
Весело переговариваясь, всадники медленно подъехали к частоколу и, спрыгнув с коней, привязали их между баней и воротами.
В это время на крыльцо кордона выскочил отрядник. Он был явно смущен и на приветствие Луганского закричал, что было силы:
— Здрая жалая! Господин капитан!
На шум из сеней выбежал еще один отрядник. Поздоровавшись с приехавшими, он подошел к Назарову. Начхоз расправил белесые усы.
