перевезли более двух миллионов беженцев с востока на запад.
На Берлин!
В сорока километрах от Одера, в сером украшенном лепниной трехэтажном доме на окраине Ландсберга расположился маршал Георгий Константинович Жуков, командующий 1-м Белорусским фронтом. До Берлина отсюда ходил рейсовый автобус. На стене его кабинета висела огромная карта Берлина с понятными только маршалу обозначениями. На рабочем столе стояли три телефона. Один был для обычного употребления, другой связывал его с коллегами – маршалом Рокоссовским и маршалом Коневым – оба его выдвиженцы, оба командующих фронтами его школы, ныне входящими в Германию на севере и на юге. Третий телефон вел прямо в Москву, к Верховному главнокомандующему Сталину.
8 марта Сталин вызвал Жукова. Прямо из Центрального аэропорта маршал поехал на дачу Сталина и нашел его в тяжелом состоянии духа. «Какая ужасная война! Сколько жизней наших людей она унесла. Немного осталось семей, которые не потеряли своих близких».
Жуков доложил о Померанской операции и о боях на берегах Одера. Сталин отпустил охрану, и они ужинали вместе. Обсудили Ялтинскую конференцию, итогами которой Сталин был очень доволен. Здесь к Сталину пришел его секретарь Поскребышев с бумагами на подпись. Жукову Сталин сказал: «Поезжайте в Генеральный штаб и посмотрите на планирование Берлинской операции с Антоновым. Завтра встретимся в час дня».
Жуков вместе с Антоновым всю ночь изучали подходы к Берлину с востока. Основной план 9 марта был представлен Сталину. Он принял его с некоторыми изменениями.
1 апреля 1945 г. Сталин вновь вызвал Жукова в Москву. Жуков добирался до столицы с трудностями – погода заставила его самолет приземлиться в Минске, а оттуда он поехал поездом.
В Москву был вызван и Конев. Оба маршала поехали в Кремль. На Спасской башне часы пробили 5 часов пополудни. У колокольни Ивана Великого машины затормозили, объехали Царь-пушку и остановились у трехэтажного здания, покрашенного в желтый цвет. Жуков и Конев вышли из своих машин. Лифт поднял их на второй этаж, где находился кабинет Сталина. Они успели переброситься лишь несколькими словами. Идя по коридору, они сошлись в том, что темой обсуждений будет Берлин…
Вот поворот направо, в зал конференций. Высокий потолок, огромный стол. Окна задрапированы, на стенах два портрета военных героев России – Суворова и Кутузова. Две огромные люстры свисали с потолка. В конце зала двойные двери вели в личный кабинет Сталина. Оба маршала не раз виделись здесь с Верховным главнокомандующим. За столом – начальник Генерального штаба Антонов и глава оперативного отдела – генерал Штеменко.
Конев: «Мы едва поздоровались, как Сталин начал говорить». Первые же слова обозначили тему: «Союзники собираются взять Берлин до Красной армии». Сталин обернулся к Штеменко, и тот начал читать письмо Эйзенхауэра. «Айк» планировал уничтожить группировку германских сил в Руре, а затем двинуться в направлении Лейпцига и Дрездена. Почти на пути был Берлин. Последними словами Штеменко были: «Согласно имеющимся данным, план взять Берлин до подхода Красной армии считается в союзных штабах абсолютно реалистическим и подготовка к его реализации идет полным ходом». Сталин повернулся к своим маршалам со словами: «Ну и что же, кто же возьмет Берлин, мы или союзники?»
Конев всю жизнь гордился тем, что ответил первым: Берлин возьмет Красная Армия. «Мы обгоним англо-американцев». Сталин: «А как вы думаете организовать силы для этого? Ваши главные силы находятся на южном фланге (после Силезской операции), и для перегруппировки вам нужно много времени». Конев: «Не беспокойтесь, товарищ Сталин. Фронт предпримет все необходимые меры».
Жуков обратился: «Можно сказать?» И, не ожидая ответа, прочеканил: «Первый Белорусский фронт не нуждается в перегруппировке. Мы готовы. Мы устремлены прямо на Берлин. Мы ближе всех к Берлину. Мы и возьмем Берлин». Сталин в полной тишине посмотрел на обоих. «Хорошо. Вы оба будете некоторое время в Москве, и совместно с Генеральным штабом подготовите свои планы. Нас очень интересуют даты ваших наступлений».
Тем же вечером Жуков связался с начальником штаба своего фронта – генерал-полковником Малининым и обрисовал ему основную задачу. Не терять ни минуты, начать подготовку.
Конев скрывал свои чувства, но в нем все кипело. Позже он напишет: «Берлин для нас был предметом такого всеобъемлющего желания, что каждый – от солдата до генерала – хотел увидеть его собственными глазами, захватить Берлин силой своего оружия Это было и мое самое жаркое желание… Я был поглощен им».
Жуков и Конев работали без передышки день и ночь. Ко вторнику, 3 апреля, оба маршала завершили свое планирование. Им предстояла теперь новая встреча со Сталиным.
Жуков выступил первым. На километр фронта Жуков распределил 250 артиллерийских стволов. Атака начнется громом 11 000 орудий в ночной темноте. С целью деморализации противника вперед будут выведены 140 мощных прожекторов, ослепляя смотрящих в восточную сторону немцев.
Конев предпочел уйти в технические детали. Его цель – окончательно разгромить 4-ю германскую танковую группу в районе Котбуса и двигаться на юго-запад, в район Дрездена. После этого он готов повернуться на северо-запад. Его фронт тоже был обеспечен артиллерийской поддержкой необычайной плотности – 250 орудий на километр атаки (для чего присылались дополнительные семь артиллерийских дивизий).
Третьему негласному участнику совещания – маршалу Рокоссовскому с 314 тыс. человек (Второй Белорусский фронт) было поручено с севера помогать Жукову продвигаться к германской столице, а затем маршем в Северной Германии сомкнуться с Монтгомери. Взятые вместе три фронта составляли 1 593 800 человек.
Сталин одобрил планы своих лучших маршалов. Он исправил только одну деталь – не был согласен с демаркационной линией фронтов Жукова и Конева. Он начал проводить эту линию в далеком тылу, пересек Шпрее и повел линию прямо к старинному немецкому городу Люббен-на-Шпрее, в 60 километрах от юго-восточной границы Берлина. Здесь разделительная линия кончалась. Конев: «Хотя Сталин не сказал ничего специфического, возможность проявить инициативу командованием фронта была молчаливо признана… Это был секретный призыв к соревнованию».
Сталин обратился к Коневу: «В том случае, если немцы окажут яростное сопротивление на восточных подходах к Берлину, что чрезвычайно вероятно, 1-й Украинский фронт должен быть готов наступать своими танковыми армиями с юга».
