в воздухе. На это я возражу тебе: моя интуиция подкреплена двадцатью годами в полиции, знанием деревни и университетским дипломом. Уверен, что спустя три недели убийца встретился с траянцем в роще. Похоже, он оглушил парнишку, когда тот наклонился к деньгам, которые покупатель нарочно уронил на землю. Там, наверное, было несколько мелких купюр, упакованных в солидную с виду пачку, потянешь за резинку — и деньги разлетятся под ноги. Это старый трюк, называется «неаполитанская затрещина».
Потом убийца нашел то, что искал, и хотел было отправляться домой с добычей. Однако, наклонившись, чтобы прикинуть, сколько пролежит его жертва, он увидел кровь, бегущую из проломленного виска. Траянец упал на камень, в этой роще полно булыжников со времен каменоломни, который год не могу добиться, чтобы расчистили дорогу.
Убийца запаниковал, схватил кусок проволоки, сделал петлю, потащил мертвеца на рынок и оставил там в корыте с солью. Зачем ему понадобилось сделать из убитого траянца двухметрового тунца, я не знаю. Это за рамками моего воображения. Но я непременно спрошу у него, когда дойдет до серьезного разговора.
Садовник
В тот день я даже не заметил, как добрался до Траяно. Апрельский дождь был не слишком холодным, но меня била дрожь, и я шел очень быстро, почти бежал. Обычно дорога в деревню занимает не меньше часа, и я беру с собой пса, чтобы разговаривать с ним по дороге. В этот раз Зампа остался во флигеле, мне было не до него, но, не пройдя и километра, я увидел, что он трусит за мной по обочине шоссе с независимым видом.
Спустившись в деревню, я миновал церковь и невольно подумал о ней словами Паолы: портал украшен фронтоном с розеткой, фасад облицован зеленым мрамором. Заметив священника, стоявшего в дверях церкви, я подумал, что сказала бы о нем Паола: хитрый padre, человек с винноцветными волосами, погляди на эти птичьи глаза, идущие вниз от переносицы!
У дома Понте не было никакой ограды, ее заменяла живая изгородь из кустов терновника, за ними виднелись пара яблонь и запущенный розарий, а дальше белела стена небольшого дома со скошенной крышей. Калитка держалась на двух вкопанных в землю столбах, я толкнул ее и направился к дому, разглядывая розовые кусты, занимавшие добрую четверть сада. На крыльце дома мелькнула тень, дверь стукнула, и я невольно сделал шаг назад.
— Господи, Бри!
Это была женщина — белолицая, с высоко поднятыми светлыми волосами, заколотыми гребнем. Она сбежала по ступенькам крыльца и направилась ко мне, в руках у нее были ножницы для стрижки кустов. Зампа стоял на садовой дорожке, опустив голову и слегка показывая зубы, это означало, что он сторожит хозяина, хотя с виду безмятежен.
— Соседка как раз принесла еду. — Женщина подошла поближе. — Зачем ты пришел, мой мальчик? Не можешь успокоиться? О, я знаю.
Я молчал, чувствуя, как пальцы наливаются знакомой тяжестью. За все время, что провел в «Бриатико», у меня еще не было ни одного приступа, нет, был один, с непривычки, когда весь вечер пришлось стучать по клавишам.
— Ты так похудел. — Она качала головой, как фарфоровый китаец, от плеча к плечу. Глаза у нее были чистого синего цвета, такой цвет в моей коробке с красками назывался персидской синью и закончился одним из первых. Глаза были хороши, но их портило беспокойное движение зрачков.
— Скоро ты станешь свободным, — сказал она, — я тебе помогу. Я прочла записи твоей сестры и знаю, что мне делать. А пока этот день не наступит, я не стану чесать волосы и стричь ногти. Честное благородное слово.
— Я попозже зайду, — сказал я, спрятав опухшие кулаки за спину.
Странное чувство испытываешь, когда тебя принимают за кого-то другого. Женщина пожала плечами и вернулась на крыльцо, заметив перед этим, что мой отец, который работал на днях в саду, разбросал все камни на заднем дворе, да так и оставил в беспорядке. Я свистнул пса и пошел, почти побежал к калитке. Мне казалось, что мой уход расстроил хозяйку и что она смотрит мне в спину, но, обернувшись, я увидел, что на крыльце никого нет.
Мать Петры могла бы сойти за англичанку, думал я, возвращаясь ни с чем в богадельню, в ней нет ничего южного, местного — ни мелких черт, ни порывистых движений, ни шелковичных теней под глазами. Такую женщину можно увидеть в лондонской кинохронике времен Второй мировой: впалые скулы, фетровая шляпка надвинута на выгнутую бровь, подрисованные бежевым гримом чулки, лопатки сведены в ожидании воздушного налета, на туфлях черная мягкая пыль или известковый порошок.
Петра
В тот день, когда Ли Сопра утонул, на гостиничном пляже ни души не было, а на бесплатном, за обломком скалы, маячил Дуче в своих обвислых трусах, махал руками и бормотал что-то угрожающее. Дуче, это я его так прозвала. На самом деле это просто худыш без имени, коротконогий и страшно волосатый, вечно он стоит на камне и принимает разные позы, особенно любит руку вытянуть и гордо осматриваться.
С тех пор как на берегу разбили школьный палаточный лагерь, Дуче стал появляться чаще, дети угощают его печеньем, будто пса. Печенье бросают прямо с уступа, на котором стоит кухонная палатка, мама говорила, что там есть казан для риса и плита, которая топится углем. От школьников много шума и грязи, я слышала, как постояльцы жаловались на музыку, которую в ясные ночи слышно даже в отеле. Маленький пляж, на который дети спускаются, прыгая по камням, будто веслоногие лягушки, уже завален обертками от мороженого и апельсиновой кожурой. Ладно, зато нашим деревенским теткам есть где подработать.
У волнолома я встретила китаянку, и дальше мы пошли вместе, через парк. Она сказала, что за апрель получила пару записок от хозяйки, где та утверждает, что дважды застала массажный салон пустым, а у дверей обнаружила недовольных пациентов. Эти записки обычно немногословны, потому что дело не в тексте, а в самом факте получения, вроде черной
