дулся, хотя его пропавший ящичек благополучно нашелся. Герцог Орлеанский предпринял последнюю попытку сорвать отплытие Мадам. Но воля короля перевесила: его величество напомнил брату, что этот визит – дело государственной важности, да к тому же один монарх должен оказать другому любезность. Однако Месье согласился отпустить супругу в Дувр не более чем на три дня.
Мадам по-прежнему казалась бесплотным существом, и все же в ее манере появилась удивительная живость, которой Кэт раньше не замечала.
– Такой она была раньше, – с нежностью произнесла мадам де Борд. – Столько жизнелюбия! Но боюсь, за все нужно платить.
Хотя двадцать пятое мая выпало на воскресенье, на рассвете Мадам и ее свита покинули Куртрэ под охраной шестисот верховых. Вместе с ними ехала и Кэт. Процессию сопровождали французские и английские посланники. От монотонности не осталось и следа: Мадам то и дело подгоняла кучера. Принцесса была намерена добраться до Дюнкерка в течение дня.
– Мадам так спешит! – сказала мадам де Борд Кэт. – Если бы могла, на крыльях бы долетела! – Камеристка нахмурилась. – И все-таки негоже ей путешествовать с такой маленькой suite d’honneur[17].
Кэт заметила, что Дувр – городок скромный, почти что большая деревня. Разместить там сразу много знатных сановников затруднительно, даже если они будут готовы смириться с отсутствием привычных удобств. Кроме того, мысленно прибавила Кэтрин, никому бы и в голову не пришло назвать почетную свиту Мадам малочисленной. Если посчитать всех представителей ее двора, принцесса пересекала Па-де-Кале в сопровождении двухсот тридцати семи человек, включая пять фрейлин, парикмахеров, священников, врачей, музыкантов, поваров и Кэт.
До Дюнкерка они доехали уже после заката. Все жаждали смыть с себя дорожную грязь и отдохнуть. Но Мадам настояла, чтобы члены делегации поднялись на борт кораблей немедленно, дабы отплыть вместе с отливом, как только наступит новый день. Принцесса не намерена была терять ни единой минуты драгоценного времени, которое могла провести с братом.
Флотилия отбыла ночью. Кэт, которой не досталось места на флагманском корабле Мадам, задремала на полчаса, однако потом из объятий Морфея ее вырвали звуки и запахи морской болезни. Каюту заполнили плач и стенания попутчиц. Да и саму Кэт замутило. Она потянулась к ближайшей миске.
Позже Кэтрин поднялась на палубу, стараясь следовать совету госпожи Хобелл. «Повернитесь к носу корабля и глядите на горизонт».
Утро выдалось пасмурным, и море было неспокойным. Дождь лил не переставая, а время от времени налетал такой яростный шквал, что аж дыхание перехватывало. Дневной свет медленно растекался по небу, точно разлитое молоко. На сером горизонте что-то слабо мерцало. Один из моряков сказал, что это белые скалы Дувра, и пассажиры на палубе вздохнули с облегчением.
Кэт приободрилась, и даже ее морская болезнь отступила. На секунду госпожа Хэксби вспомнила о Марвуде: интересно, приедет ли он в Дувр? Но ее больше занимала судьба ван Рибика. Если у голландца есть хоть капля ума, он уже вернулся к себе на родину. Однако больше всего Кэтрин волновало, как обстоят дела в чертежном бюро на Генриетта-стрит. Ее отлучка затянулась дольше, чем хотелось бы.
В Дувре уже заметили приближающуюся флотилию. На воду спустили великое множество кораблей, и все они поплыли навстречу вернувшейся на родную землю принцессе. Одно судно заметно опережало все прочие – баркас, стремительно шедший на веслах под приглушенный барабанный бой. На ветру гордо развевался королевский штандарт. Как и его сестра, Мадам, король Карл II Стюарт не тратил времени даром.
Глава 46
В первый вечер в Сверинге Марию сразу отправили спать, хотя еще даже не стемнело.
– Будешь ныть – с утра задам тебе порку, – пригрозила мать. – Ты устала с дороги. Пожелай дедушке спокойной ночи.
Сделав положенные книксены, Мария отправилась в спальню. Ужинали они втроем. Дядя еще не вернулся из Дувра.
Поместье Сверинг было старым и мрачным. В доме, стоявшем в лощине и со всех сторон окруженном деревьями, было мало света. В этот раз он показался Марии еще меньше: комнаты тесные, с низкими потолками, мебель потертая и старомодная. Днем воздух наполняли запахи и звуки скотного двора, расположенного в неудобной близости от дома.
В последний раз Мария приезжала сюда совсем маленькой, задолго до того, как мать вышла замуж за Эббота. Ее няня, деревенская старуха, пугала воспитанницу историями о духах и призраках, населявших дом. Однажды вечером Мария услышала, как по коридору бродит привидение, и с криком побежала вниз, к теплу и свету. Девочка так спешила, что поскользнулась и упала с лестницы. Сломанная рука до сих пор ныла в сырую погоду, и этот призрак давней боли напоминал о Сверинге.
Ее спальня была даже меньше каморки, которую Мария занимала на квартире у Эббота, и скорее напоминала чулан. Это помещение было смежным со спальней матери, где в камине еле-еле теплился слабый огонь. Девочка оставила свою дверь приоткрытой, чтобы из соседнего помещения к ней перешло хоть немного тепла.
Постепенно темнело, и на небе показались первые звезды. Даже в относительно светлый вечерний час атмосфера в Сверинге царила жутковатая: тут и там скрипели полы или мелькали какие-то непонятные тени. Сегодня пятница, тринадцатое. Каждому известно, что этот день несчастливый вдвойне. Он еще не закончился, и худшее время наступит после темноты.
Мария сняла покрывало с кровати на колесиках, которую прикатили из спальни матери. На ощупь постельное белье было сырым. Из-за деревянных панелей на стенах доносилось зловещее царапанье.
Закусив губу, девочка постаралась напомнить себе, что ее дела не так уж и плохи. В Сверинге все же лучше, чем на квартире у Эббота. Калибан в Лондоне, а значит, не придется каждый день глядеть, как он обедает. Но приятнее всего то, что Ханна осталась на Слотер-стрит: сначала у нее заболел зуб, а потом еще и жар начался.
Нет, больше Ханну терпеть нельзя. Эта мысль впервые возникла у Марии еще несколько недель назад, и с тех пор девочка все больше убеждалась в ее правильности. Иначе тирании служанки не будет конца.
Задернув занавески, Мария готовилась ко сну. Она как раз присела над горшком, как вдруг раздались шаги. Поступь тяжелая и решительная, совсем не такая, как у мамы – у той шаг быстрый и легкий – или у медленно шаркающего деда.
Может, это слуга? Одергивая ночную рубашку, девочка торопливо выпрямилась. А вдруг привидение?
К ужасу Марии, на двери, ведущей в спальню матери, звякнула щеколда. Шаги приближались. Дверь в каморку девочки была приоткрыта, к тому же она не успела задуть свечу. И спрятаться негде.
Дверь каморки распахнулась. Мария открыла было рот, но крик застрял у нее в горле. На
