было больше, чем он выпил моей за всё время нашего знакомства.
— Чья она? — спросил я его. — Майкель, чья это кровь?
— Моя.
Я потрясенно уставился на него.
— Не вся.
Определенно, даже вампир не сможет выжить, потеряв столько
крови.
— Да. — Он попытался облокотиться на постель, но не смог, и тут
же упал на матрас. — Моя. Арьен…
— Что с тобой случилось?
— Проститутка. Ты можешь поверить? — Он попытался махнуть
рукой, но получилось только неуверенно качнуть ладонью. — Она
пыталась заколоть меня. — Хотя голос был слабым, в интонациях
отчетливо слышалось неверие.
— Не представляю, зачем ей это делать, — сухо ответил я,
отворачиваясь, чтобы налить воды из кувшина в таз.
Он хрипло рассмеялся.
— Кажется, я сказал что-то… неподходящее… в запале, когда был
с её соседкой, и она решила, что ей я тоже что-то должен.
Не спрашивая, в чем состояло обещание, я продолжал смачивать
тряпку в воде. Впрочем, он сам мне сказал:
— Она думает, что я пообещал обратить ту, другую. Подарить ей
вечность. — Он говорил, уставившись в потолок, и слова его плыли
словно напев в тумане. — Я уверен, что она ошибается. Как я мог
пообещать что-то подобное? С чего бы мне это делать?
Я, не поднимая головы, выжимал лоскут.
— Это довольно распространенное желание. Уверен, что все
проститутки, с которыми ты спал, так или иначе просили тебя об этом.
— Я поднес таз к кровати и сел рядом, растерянно рассматривая его и
соображая, с чего начать чистить этот кошмар.
— Но не ты. — Майкель смотрел на меня из-под прикрытых век.
Внезапно он двинулся, и на этот раз ему удалось опереться на локти и
сосредоточенно приблизиться ко мне. — Ты хочешь этого? Я сделаю
это – для тебя, – если ты только попросишь…
Я отпрянул, чувствуя, как быстро бьется в груди сердце. Месяц
назад подобное предложение было бы соблазнительным. Не такое уж
большое искушение, – я слишком люблю вкус сладких булочек, запах
цветущих роз и ощущение солнца на лице, – но я бы задумался,
прежде чем отвергнуть его.
Но месяц назад я понятия не имел, насколько ветреное и
недалекое создание Майкель фон Трит.
— С чего бы мне этого хотеть? — резко спросил я, стаскивая его
сорочку так, чтобы можно было рассмотреть повреждения. — Какая
польза от вечности, если ты одинок?
Он вздрогнул, словно от удара, и откинулся на постель.
— Значит, мне стоило её поблагодарить, — едва слышно произнес
он. Я вытирал его грудь влажной тряпкой, но он скидывал мои руки. —
Прекрати это. Прекрати, в чем смысл?
— Смысл? — Неприятное чувство свернулось змей где-то внутри.
— Зачем ты пришел сюда, Майкель? — Мой голос стал жестче и
задрожал от раздражения. — Почему ты хотел видеть меня?
Он отвернулся и не ответил.
Покачиваясь, я поднялся на ноги.
— Нет, на сей раз ты мне ответишь. Почему ты пришел сюда?
Зачем? Чтобы умереть в моей постели?
— Я не мог… Я… — Он пожал плечами и попытался повернуться
на бок. — Я не представлял себе другого места, куда мог бы пойти.
Я смотрел на его спину, на растянувшуюся на плечах ткань
сюртука, красную от крови. Одеяла под ним тоже были запачканы ей.
— Поднимайся. — Я отступил и потянул его за пропитавшуюся
кровью одежду, пока он не послушался. — Сядь, черт подери. Если с
тебя сейчас всё не снять, оно высохнет, ты приклеишься к моим
простыням, и я уже никогда от тебя не избавлюсь.
Покачнувшись, он сел и облокотился на колени. Я снял с него
сюртук, через голову стянул рубашку, и поднял его с постели, чтобы
стащить промокшие покрывала с кровати.
— Сядь, — рявкнул я через плечо, откидывая узел с бельем в
угол. Он перебрался на край матраса, сжимая столбик кровати
побелевшими пальцами. — Сейчас я буду тебя отмывать, но если ты
только пикнешь, клянусь, я закончу то, что начала эта шлюха.
Он не стал спорить, только безмолвно смотрел на меня и дрожал.
Я поставил таз рядом с ним и принялся оттирать его кожу, даже не
пытаясь быть осторожным. Я смотрел, как ручейки воды, розовея от
крови, стекают по груди, и не мог поднять взгляд на рану – свежую,
алеющую, разодранную.
Пока я мыл его, он дышал коротко и неглубоко, и я чувствовал, как
вздрагивает его грудь.
— Так почему ты пришел? — наконец спросил я.
Он горько усмехнулся:
— Лучше спроси, почему я не приходил.
Я замер и взглянул на него.
— Так вот что тебя сюда привело? Чувство вины? Ты думаешь,
что я…
— Я должен извиниться, — хрипя, ответил он. Его грудь
вздымалась, словно у человека на смертном одре, пытающего
искупить свою вину, пока ещё не поздно. Я отбросил тряпку и скрестил
руки на груди.
— Уверен, тебе перед многими стоит извиниться. — Я поднялся,
вылил кровавую воду в окно и снова наполнил таз остатками воды из
кувшина. — Но я не могу понять, за что ты хочешь извиниться передо
мной.
— Не понимаешь? — он повернулся, чтобы следить за тем, как я
хожу по комнате. Я взглянул на него и уловил на его лице проблеск
прежнего выражения – кривой теплой улыбки.
— Ты ничего такого мне не сделал. — Я медленно вернулся к
кровати. — Ничего, что я не продал бы тебе по своей воле. Ты не
обещал мне ничего, чтобы не сдержать слова.
— Так вот из чего состоит вся твоя жизнь? — Он скривил губы,
подразумевая улыбку, но ничего веселого в ней не было. — Обмен и
торговля, то на это, и пока счета сходятся, ничто не имеет значения?
— Он хрипло рассмеялся. — Отвратительный образ жизни.
— А это? — спросил я, перехватывая тряпку, и принялся снова
оттирать его кожу. — Давать пищу для слухов, проводя время с
проститутками, будто у тебя больше нет знакомых, платить за их
компанию и отсылать, забавляясь тем, что доводишь девушек до
отчаяния, лучше? Значит, так надо жить?
— Нет. — Он закрыл глаза и вжался в матрас. — Не так. — Он
поднял руку, указывая на рану над грудью. Меня передернуло от одной
мысли о ней, а он даже не подавал виду, что ощущает её. — Так
можно только умирать.
Я долго смотрел на него, забыв про тряпку в руках – вода с неё
капала на пол.
— Если ты уже смирился, с тем же успехом я могу открыть ставни
и покончить с этим.
Он даже не попытался возразить – просто закрыл глаза и тихо
вздохнул.
Я раздраженно отбросил тряпку и отодвинул таз подальше, чтобы
не расплескать воду.
— Ты не сдохнешь, упрямый идиот. Только не в моей постели. —
Я закатал рукав до локтя и вытянул руку перед ним. В замешательстве
сведя брови, он взглянул на меня. С таким же успехом я мог говорить
на неведомом языке.
— Пей, черт тебя подери. — Я вцепился в его волосы и подоткнул
запястье ко рту. — Делай то, что должен, и живи.
С мучительной неохотой он поднял руку и переплел свои пальцы с
моими. Это движение было уже настолько знакомо, что грудь
пронзила острая боль. Но он не укусил, просто держал меня, дыша на
кожу. Он опустил ресницы, потом поднял, посмотрел на меня и
прошептал, прижимаясь к запястью:
— Арьен, поговори со мной.
Я застонал и запрокинул голову.
— Не проси меня об этом. Мне нечего сказать тебе.
— Поговори со мной.
Я уставился на него.
— Мне рассказать тебе, какой ты дурак, Майкель фон Трит?
Рассказать, какие байки о тебе ходят, как о тебе шепчутся и… — Он
укусил, глубоко вонзая клыки. Я вздрогнул, но боль уже была
привычной, чуть ли не расслабляющей, так что я не прервал
медленный поток рвавшихся из меня слов. — …И размышляют над
тем, почему ты превратился в такого мерзавца. Видишь, даже Элиза
не хочет видеть тебя в своей постели. Ты только играешь в какие-то
собственные игры, и город от них устает. — Работая ртом, он
высасывал, вытягивал из меня так необходимую ему кровь. У меня
защипало глаза, и я перешел на яростный шепот: — Всё, что ты
делаешь – просто игра и обман.
Он издал звук, который, должно быть, означал несогласие.
— Ты находишь мальчишку, который не может устоять перед
тобой, — прошипел я, — и платишь ему за целую ночь, только чтобы
посмотреть, как неловко ему будет, а потом отпускаешь его, чтобы
насладиться смятением. Ты натравливаешь друзей друг на друга,
превращая их в злейших врагов; выдвигаешь требования, только
чтобы посмотреть, как все суетятся ради исполнения твоих капризов;
