Но теперь это не имело значения. Он ушел, и та часть моего сердца, где он жил, тоже была мертва. Я сунула маску в карман. Я найду для нее место в своей комнате.
Затем я направилась во дворец, держа под мышкой подарок для Ливи и обдумывая по пути то, что сообщил Авитас: «Комендант присматривала за мной в Блэклифе, потому что это была последняя просьба отца. По крайней мере, так я подозреваю. Она никогда в этом не признавалась. Я попросил Коменданта поручить мне следить за вами, потому что хотел через вас узнать об Элиасе. Я знал о нашем отце лишь то, что рассказывала мать. Ее звали Ринация. Она говорила, что мой отец так и не стал тем, кем его учили быть в Блэклифе. Она говорила, что он всегда оставался добрым. Хорошим. Долгое время я думал, что она лгала. Я никогда не был ни добрым, ни хорошим, поэтому считал, что это неправда. Но может, я просто не унаследовал лучшие черты отца. Может, они перешли к его другому сыну».
Я, конечно, поругала его – следовало рассказать мне об этом раньше. Но когда гнев и сомнения улеглись, я поняла, зачем могут понадобиться эти сведения: вот и прореха в броне Коменданта. Оружие, которое я могу использовать против нее.
Охрана дворца, нервно переглянувшись, пропустила меня в императорское крыло. Я начала искоренять врагов Империи, и в первую очередь – здесь. Маркус может гореть в аду, мне на него плевать, но Ливия, будучи его женой, подвергается опасности. Его враги будут ее врагами, а я не могу потерять сестру.
Лайя из Серры так же сильно любила своего брата. Впервые за все время, сколько ее знаю, я поняла эту девушку.
Я нашла сестру на балконе, выходящем в частный сад. Фарис и еще один гвардеец стояли на страже, скрываясь в тени в дюжине футах. Я говорила своему другу, что ему необязательно принимать этот пост. Охрана восемнадцатилетней девочки – определенно не самое завидное назначение для гвардейца Кровавого Сорокопута.
Но он ответил: «Если мне придется убивать, то я бы предпочел сделать это, кого-нибудь защищая».
Он кивнул в знак приветствия, и сестра подняла на меня глаза.
– Кровавый Сорокопут. – Она встала, но не заключила меня в объятья, не поцеловала так, как делала когда-то, хотя я знала, что она этого хочет.
Я коротко кивнула в сторону ее комнаты. Я хотела с ней уединиться.
Моя сестра повернулась к шести девушкам, сидевшим с ней рядом, три из которых были темнокожие и желтоглазые. Когда она впервые написала письмо матери Маркуса, попросив, чтобы та отправила трех девушек из их большой семьи ей в компаньонки, я поразилась, как и все патрицианские семьи, которых она обошла вниманием. Плебеи, однако, до сих пор это обсуждали.
Девушки – и плебейки, и патрицианки – по просьбе Ливии вышли. Фарис и второй гвардеец последовали за нами, но я отмахнулась от них. Мы с сестрой вошли в ее спальню, и я положила на кровать новогодний подарок, наблюдая, как она его открывает. Когда свет блеснул на богато украшенной серебряной раме моего старого зеркала, она охнула.
– Но это же твое, – промолвила Ливия, – мама…
– …Хотела бы, чтобы оно стало твоим. Ему нет места в комнате Кровавого Сорокопута.
– Оно такое красивое. Не повесишь ли ты его для меня?
Я вызвала слугу и велела принести мне молоток и гвозди, затем сняла старое зеркало Ливи и заткнула прятавшийся под ним глазок в стене. Шпионам Маркуса придется проделать новое отверстие, но хотя бы сейчас мы с сестрой могли поговорить без посторонних ушей.
Пока я вбивала гвоздь, она присела рядом со мной на стул у туалетного столика. Понизив голос, я спросила:
– Ты в порядке?
– Если ты о том же, о чем спрашиваешь каждый день после свадьбы, – Ливи подняла бровь, – то да. Он не трогал меня с первой ночи. Кроме того, тогда я сама к нему пришла. – Она вздернула подбородок. – Я не позволю ему думать, что боюсь его, не важно, что он делает.
Я подавила дрожь. Жить с Маркусом, быть его женой – вот такая сейчас жизнь у Ливи. Мое отвращение и ненависть к нему еще больше ее усложнят. Она не говорила мне о брачной ночи, и я не спрашивала.
– На днях я вошла к нему и услышала, как он разговаривает сам с собой. – Ливи посмотрела на меня. – И это уже не впервые.
– Мило. – Я ударила молотком по гвоздю. – Мало того, что Император – садист, так ему еще и голоса мерещатся.
– Он не сумасшедший, – произнесла Ливи задумчиво. – Он держит себя в руках, пока не начинает говорить о том, что хочет причинить тебе боль, только тебе. Тогда он становится раздражительным. Я думаю, он видит призрак своего брата, Эл. И потому не трогает тебя.
– Ну, если его и впрямь преследует призрак Зака, – сказала я, – то надеюсь, он тут и останется. По крайней мере, пока…
Наши взгляды встретились. Пока мы не отомстим ему. Мы с Ливи не говорили об этом, но поняли друг друга сразу, как только встретились с ней после того ужасного дня в тронном зале. Моя сестра причесала волосы.
– Ты ничего не слышала об Элиасе?
Я пожала плечами.
– А что насчет Авитаса? Стелла Галериус ищет с ним встречи.
– Ты должна их познакомить.
Сестра, посмотрев на меня, нахмурилась.
– Как Декс? Вы двое так…
– Декс – верный солдат и отличный лейтенант. Женитьба может принести ему сложности. Большинство твоих знакомых девушек не в его вкусе. И, – я подняла зеркало, – лучше на этом остановиться.
– Я не хочу, чтобы ты оставалась одна, – вздохнула Ливи. – Если бы у нас были мама и папа, или даже Ханна, тогда другое дело. Но, Эл…
– Со всем уважением, Императрица, – произнесла я тихо, – я – Кровавый Сорокопут.
Она вздохнула, и я приладила зеркало, поправив его рукой.
– Готово.
Я поймала свое отражение. Я выглядела так же, как и несколько месяцев назад, накануне выпуска. То же тело. То же лицо. Только взгляд другой. Я смотрела в бледные глаза женщины, что стояла передо мной. На мгновение я увидела Элен Аквиллу. Девушку, полную надежд. Девушку, которая думала, что мир справедлив.
Но Элен Аквилла растоптана и сломлена. Элен Аквилла мертва.
Женщина в зеркале не Элен Аквилла. Это Кровавый Сорокопут. И она не одинока, потому что Империя ей и мать, и отец, и любовник, и лучший друг. И больше ей ничего не нужно. И никто не нужен.
Она отринула всех и вся.
57: Лайя
Там, где заканчивалась граница Леса Забвения, огромным белым ковром, усеянным обледенелыми озерами и перелесками, простиралась Мариния. Я никогда не видела такого чистого и синего неба. Никогда не дышала воздухом, который с каждым вздохом как будто наполнял меня жизнью.
Свободные Земли. Наконец-то.
Я уже всей душой любила эту страну. Она казалась такой же знакомой, как родители, если бы я их увидела спустя все эти годы. Впервые за несколько месяцев я не чувствовала на горле удушающих тисков Империи.
Я наблюдала, как Арадж в последний раз отдал книжникам приказ трогаться с места. Они явно вздохнули с облегчением. Несмотря на заверения Элиаса, что никакие духи нас не потревожат, на деле, чем глубже мы уходили в Лес Забвения, тем он сильнее давил на нас. «Уходите, – казалось, шипели духи. – Вам здесь не место».
Арадж нашел меня рядом с заброшенной хижиной в нескольких сотнях ярдов от границы Леса, которую я заняла для себя, Дарина и Афии.
– Ты уверена, что не хочешь пойти с нами? Я слышал, в Адисе есть лекари, которым в Империи нет равных.
– Еще месяц на морозе он не выдержит, – кивнула я на хижину, сверкающую чистотой и пышущую жаром растопленного очага. – Ему нужны отдых и тепло. Если он не поправится через несколько недель, я найду и приведу лекаря.
Я не стала говорить Араджу о своих потаенных страхах: что Дарин может не очнуться, что удар был слишком сильным, особенно после всех тех мучений, что он испытал…
Что мой брат ушел навсегда.
– Я у тебя в долгу, Лайя из Серры. – Арадж посмотрел на книжников, стекающихся к дороге в четверти мили от нас. Осталось их всего четыреста двенадцать. Так мало. – Надеюсь, я однажды увижу тебя в Адисе вместе с братом. Нашему народу нужны такие, как вы.
Он отошел от меня и позвал Таса, который прощался с Элиасом. За месяц мальчик отъелся, отмыл застарелую грязь, оделся в чистую, хоть и великоватую одежду, и теперь его было просто не узнать. Хотя с тех пор, как он убил Надзирателя, Тас все еще выглядел задумчивым. Я слышала, как он стонал и кричал во сне. Старик до сих пор являлся Тасу.
Элиас предложил мальчику один из серранских клинков, которые украл у охраны Кауфа.
Тас обнял Элиаса за шею и прошептал ему что-то на ухо, отчего тот улыбнулся, затем побежал догонять остальных книжников.
Когда скрылась из виду последняя группа, из хижины вышла Афия. Она тоже надела дорожное платье.
– Слишком много времени я провела вдали от моего племени, – сказала жрица. – Неизвестно, как там управляется Джибран в мое отсутствие. Возможно, уже полдюжины девчонок обзавелись от него детишками. А мне придется расплачиваться, чтобы утихомирить разгневанных родителей, пока меня не пустят по миру.
